Центр «Сова» изучает развитие и применение антиэкстремистского законодательства в России на протяжении всего времени существования последнего. Несомненно, многие элементы такого законодательства необходимы в любом демократическом обществе (и присутствуют во всех демократических странах, см. исследование о законах в разных странах ОБСЕ), но для внимательного наблюдателя столь же очевидно, что многие другие антиэкстремистские нормы порождают проблемы или просто излишни. Соответственно, мы против как бездумной поддержки действующих законов, так и столь же бездумных призывов их все отменить.

Нам представляется интересной и важной дискуссия о том, как следовало бы изменить антиэкстремистские нормы – в диапазоне от наказаний за акты терроризма до запрета той или иной символики. Мы уже публиковали свои тезисы о желательных, с нашей точки зрения, изменениях законодательства.

Однако опыт дискуссий с участием представителей всех ветвей власти показывает, что столь решительные перемены в ближайшем будущем не осуществимы. Поэтому мы решили выступить также с минимальным набором рекомендаций, касающихся некоторых формулировок законов и аспектов правоприменения, с тем чтобы этот минимальный набор не покушался на основные элементы антиэкстремистского законодательства [*].

Основные проблемы антиэкстремистского правоприменения сводятся к следующему:

1. К уголовной и административной ответственности привлекаются люди, в чьих действиях не было ничего противоправного по сути (если угодно – ничего противоречащего Конституции России), а порой – даже и по букве действующего законодательства. При этом их действия и высказывания могут казаться нам и/или большинству граждан политически и/или этически неприемлемыми, но политические и этические соображения должны быть отделены от правовых.

2. Стремительно растет количество людей, привлеченных к уголовной и административной ответственности за действия, которые можно счесть противоправными (с учетом того, что всегда есть место спорам о правовой оценке), но общественная опасность которых была весьма незначительной, и они не сильно выбивались из множества подобных. Такое правоприменение приводит к тому, что у граждан, включая радикально настроенных, не возникает никакого представления о том, как отличить запретное от разрешенного.

Чаще всего речь идет о подстрекательских по сути высказываниях расистского толка, высказываниях, поддерживающих терроризм или иные насильственные действия. Именно такие дела в основном пополняют отчетность правоохранительных органов, и рост количественных показателей позволяет правоохранителям не придавать должного значения расследованию более опасных деяний.

3. В качестве обеспечительных и профилактических по сути своей мер развернута непредставимая ранее по масштабу кампания запретов «экстремистских материалов» (чаще всего – малоизвестных, а иногда – просто невинных) и антиэкстремистских блокировок в интернете. Низкое качество и масштаб этой практики лишь окончательно размывает представление о границе запретного и дискредитирует антиэкстремистское правоприменение в глазах, похоже, всех политических и мировоззренческих групп.

Мы предлагаем несколько довольно умеренных изменений законодательства:

1. Изъять из состава ст. 282  УК слова об «унижении достоинства» людей в соответствии с различными признаками. Такое правонарушение может быть перенесено в КоАП, как это было сделано с «оскорблением», или в сферу действия гражданского права, по аналогии с защитой чести и достоинства.

2. Принять уже внесенный в Госдуму законопроект, изменяющий подсудность дел о запрете «экстремистских материалов» – с тем, чтобы решения выносились судами не ниже уровня высших судов субъектов Федерации.

Ввиду невероятного размера Федерального списка экстремистских материалов, делающего просто невозможным его применение как ориентира для граждан и полиции, необходимо принять меры по удалению явно лишних его пунктов. Мы предлагаем одновременно установить, что пункты списка, по которым было менее трех дел по ст. 20.29 КоАП, должны быть из него удалены.

3. В начало определения экстремистской деятельности, данного в ст.1 закона «О противодействии экстремистской деятельности», добавить ссылку на единственный международный договор, где есть этот термин, – на ст.1 «Шанхайской конвенции о борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом»  [1].

4. В ч.1 ст. 20.3 КоАП исправить формулировку по аналогии с ч.2 той же статьи, чтобы за запрещенную символику можно было привлекать, только если она использовалась с целью пропаганды соответствующих идей.

Мы предлагаем сделать официальные разъяснения к действующим нормам:

(лучше всего, если это будет сделано Верховным судом)

1. Верховный суд давал пояснение, ограничивающее понимание «возбуждение ненависти» применительно к ст.282 УК [2]. Фактически речь идет о том, что «возбуждение ненависти» должно подразумевать призывы к совершению тяжких преступлений с определенными целями. Следует сформулировать это толкование более четко и распространить его на другие статьи о публичных высказываниях – ст.ст. 280, 280.1, 354.1 и ч.1 ст. 148  УК. Это может быть сделано по аналогии с примечанием к понятию «оправдание терроризма», данному в ст. 205.2 УК.

1а. Здесь же можно пояснить, что наказание, связанное с реальным лишением свободы, уместно, если эти призывы направлены на насильственные преступления против личности или на некоторые категории особо тяжких преступлений.

2. Разъяснить судам, оперативным и следственным органам, что им надлежит в каждом случае при оценке общественной опасности публичных высказываний принимать во внимание не только содержание высказывания, но и такие обстоятельства, как его контекст и стиль, понятность и приемлемость для определенной аудитории, наличие или отсутствие в высказывании реального подстрекательства к совершению правонарушений, обстоятельства, в которых было сделано высказывание, значение личности обвиняемого для аудитории.

Особо следует обратить внимание на необходимость реалистичной оценки размера и характера предполагаемой аудитории высказывания. Оценка высказываний в интернете (составляющих сейчас предмет рассмотрения в 90% дел об экстремистских высказываниях) может быть дана в заключениях технических экспертов по онлайн-медиа.

Оценка всех этих обстоятельств может вести к отказу от возбуждения дела в соответствии с ч.2 ст. 14 УК или к уточнению наказания при вынесении приговора.

3. Инкриминируемые публичные высказывания в большинстве случаев представляют собой репосты видео-, аудио-, графического или текстового материала, что по сути является формой цитирования. Правовая оценка репоста должна даваться с учетом цели, мотива и контекста цитирования в соответствии с разъяснениями, данными в Постановлении Пленума Верховного суда от 15 июня 2010 г. №16 «О практике применения судами Закона РФ "О средствах массовой информации"» .

4. Поскольку ни в юриспруденции, ни в социологии нет общепринятого понимания термина «социальная группа», возможно дать разъяснение, что таковыми группами в контексте антиэкстремистского законодательства не должны считаться группы людей, и так имеющих дополнительную правовую защиту, к примеру, сотрудники органов власти или полиции, но могут считаться группы, находящиеся в явно уязвимом положении, например, бездомные или инвалиды.

Иные изменения:

1. Разделить отчетность правоохранительных органов и судов по «преступлениям экстремистской направленности» на три категории: публичные высказывания разного рода, участие в запрещенных организациях или группировках, иные преступления «экстремистской направленности» (де-факто в основном – насилие по мотиву ненависти), чтобы исключить раздувание суммарной отчетности за счет одной из категорий в ущерб другой.

2. Ввести хотя бы некоторые изменения в порядок проведения экспертизы, включая внепроцессуальную и заключения специалистов (вероятно, это должно быть сделано не в одном правовом или подзаконном акте), с тем чтобы сделать ее не столь тотальной (сейчас эксперты привлекаются даже для оценки очевидных высказываний), в среднем более компетентной и более соответствующей действующему законодательству:

- детально пояснить какого рода вопросы не могут ставиться перед экспертами (в первую очередь – завуалированные вопросы правового характера);

- ввести разделение на три категории экспертных заключений: а) констатация фактов (исторических, демографических и т.д.), неизвестных суду, но важных для понимания высказывания, б) разъяснение суду терминов (например, что такое «белые шнурки» в скинхедском слэнге) или сложившихся практик (например, что упоминание джихада среди основ ислама еще не означает призыв к войне), в) собственно исследования в ситуациях, где они все же требуются, то есть при анализе больших и сложных текстов; полагаем, на практике категория (б) оказалась бы основной;

- уточнить требования к экспертам: компетентность должна предполагать опыт именно в рассматриваемой фактической области (например, в изучении определенных молодежных субкультур или определенных течений в исламе), а не в целом в лингвистике, психологии и т.д., неангажированность должна оцениваться в т.ч. с учетом предыдущих экспертных заключений, обоснованность должна определяться отдельно по каждой из трех указанных выше категорий;

- обеспечить заблаговременное ознакомление сторон с экспертными заключениями;

- дать разъяснение, что нарушение перечисленных выше правил является основанием для оспаривания решения следователя, прокурора или суда.

3. Существенно смягчить ограничения на распоряжение собственными средствами для лиц, внесенных в список Росфинмониторинга, возможно – только для тех, кто еще не осужден или осужден за преступления небольшой и средней тяжести.

СНОСКИ:

[*] Рекомендации подготовлены в рамках проекта, при реализации которого используются средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии с распоряжением Президента Российской Федерации от 1 апреля 2015 г. № 79-рп и на основании конкурса, проведенного Движением «Гражданское достоинство» http://civildignity.ru.

[1] Из ст.1. Шанхайской конвенции:

1. Для целей настоящей Конвенции используемые в ней термины означают: <...>

2) "сепаратизм" - какое-либо деяние, направленное на нарушение территориальной целостности государства, в том числе на отделение от него части его территории, или дезинтеграцию государства, совершаемое насильственным путем, а равно планирование и подготовка такого деяния, пособничество его совершению, подстрекательство к нему,
и преследуемые в уголовном порядке в соответствии с национальным законодательством Сторон;

3) "Экстремизм" - какое-либо деяние, направленное на насильственный захват власти или насильственное удержание власти, а также на насильственное изменение конституционного строя государства, а равно насильственное посягательство на общественную безопасность, в том числе организация в вышеуказанных целях незаконных вооруженных формирований или участие в них, и преследуемые в уголовном порядке в соответствии с национальным законодательством Сторон.

2. Настоящая статья не наносит ущерба какому-либо международному договору ли какому-либо национальному законодательству Сторон, которые содержат или могут содержать положение о более широком применении терминов, используемых в настоящей статье.

[2] Из Постановления Пленума Верховного Суда №11 от 28 июня 2011 года «О судебной практике по уголовным делам экстремистской направленности»:

Под действиями, направленными на возбуждение ненависти либо вражды, следует понимать, в частности, высказывания, обосновывающие и (или) утверждающие необходимость геноцида, массовых репрессий, депортаций, совершения иных противоправных действий, в том числе применения насилия, в отношении представителей какой-либо нации, расы, приверженцев той или иной религии и других групп лиц. Критика политических организаций, идеологических и религиозных объединений, политических, идеологических или религиозных убеждений, национальных или религиозных обычаев сама по себе не должна рассматриваться как действие, направленное на возбуждение ненависти или вражды.

При установлении в содеянном в отношении должностных лиц (профессиональных политиков) действий, направленных на унижение достоинства человека или группы лиц, судам необходимо учитывать положения статей 3 и 4 Декларации о свободе политической дискуссии в средствах массовой информации, принятой Комитетом министров Совета Европы 12 февраля 2004 года, и практику Европейского Суда по правам человека, согласно которым политические деятели, стремящиеся заручиться общественным мнением, тем самым соглашаются стать объектом общественной политической дискуссии и критики в средствах массовой информации; государственные должностные лица могут быть подвергнуты критике в средствах массовой информации в отношении того, как они исполняют свои обязанности, поскольку это необходимо для обеспечения гласного и ответственного исполнения ими своих полномочий. Критика в средствах массовой информации должностных лиц (профессиональных политиков), их действий и убеждений сама по себе не должна рассматриваться во всех случаях как действие, направленное на унижение достоинства человека или группы лиц, поскольку в отношении указанных лиц пределы допустимой критики шире, чем в отношении частных лиц.

<...> Не является преступлением, предусмотренным статьей 282 УК РФ, высказывание суждений и умозаключений, использующих факты межнациональных, межконфессиональных или иных социальных отношений в научных или политических дискуссиях и текстах и не преследующих цели возбудить ненависть либо вражду, а равно унизить достоинство человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, принадлежности к какой-либо социальной группе.