В начале января 2017 года стало известно, что Исаакиевский собор будет передан Церкви. По словам губернатора Санкт-Петербурга, такое решение было принято им после декабрьской встречи с патриархом Кириллом. О том, какие именно договоренности были достигнуты, похоже, говорить публично никто не собирается. Дмитрий Песков, пресс-секретарь президента, комментировать передачу Исаакия отказывается, уверяя журналистов, что ответственен за это решение только Георгий Полтавченко. А нам остается только догадываться.
Исаакиевский собор – конечно, не единственный памятник, который культурное сообщество не хотело бы отдавать Церкви. Жаль было и Ипатьевский монастырь в Костроме (решение о передаче его Костромской епархии было принято в 2004 году, а обновленный музей, который включил те предметы, которые экспонировались в монастыре, был открыт только в 2016 году – спустя 12 лет), и Новодевичий (на территорию которого теперь нельзя даже зайти в небогослужебное время – а ведь он был излюбленным местом прогулок москвичей), и Рязанский Кремль (рязанскую коллекцию древнерусского искусства, которая по-прежнему входит в состав музейного фонда, хотя находится в переданных церкви зданиях, теперь невозможно посмотреть, потому что поймать ключаря после литургии – отдельная и очень сложная задача, решить которую обычные туристы не способны).
И речь даже не об изменении привычного статуса этих памятников – не только о том, что не погуляешь больше по Новодевичьему саду. Скорее – о недоверии к Церкви как к структуре. Большой, закрытой для внешнего наблюдателя, с непрозрачными доходами и отчетностью. С которой, к тому же, и судиться как-то неприлично.
Вот, скажем, отдали Торопецкую икону из Русского музея на полгода в подмосковный храм, а на ней, как пишут реставраторы, за это время образовалась «грядка» - «такое состояние сохранности авторского слоя, при котором красочный слой поднимается и образуются жесткие или менее жесткие гребни». А кто за это ответственен, непонятно. Музей, который передал икону? Настоятель храма, который ее принял? Бизнесмен, который обеспечил процесс передачи? Кто должен был ответить по закону за порчу произведения искусства – национального достояния, между прочим? Не ясно. А, значит, можно закрыть на это глаза…
При этом есть и другие прецеденты, другие примеры успешного сотрудничества Церкви и музейного сообщества. Скажем, в Ярославле. Толгская икона, оставаясь предметом государственного музейного фонда, хранится в Толгском монастыре, но хранится в особом бронированном киоте и под двойной опекой – полиции и местного, монастырского, «хранителя святыни». А в музее есть не только специальный сотрудник, который проверяет ее сохранность, но и специальная выездная реставрационная комиссия. В музее же хранятся и ключи от киота – в храме их нет. Зато на привесы музей не претендует. Договорились полюбовно.
Будет ли такая комиссия в Исаакии? Кто будет проверять состояние фресок, мозаик, кто займется реставрацией камня? Эти вопросы еще не поставлены, хотя мы все имеем право получить ответы на них еще до официальной передачи собора епархии. И речь даже не о деньгах (хотя и о них тоже, да), но в первую очередь – о профессионализме. Есть ли в епархии свои реставраторы, достаточно ли хорошей они квалификации? Готова ли епархия нанимать профессионалов со стороны? При нынешней тенденции Русской православной церкви выстраивать «параллельный мир» – со своими православными врачами, высшими учебными заведениями и учеными степенями по теологии, со своей литературой и своим искусством, с советами духовников устраиваться на работу только к православным работодателям – ответ не очевиден. А ведь это создает дополнительное беспокойство культурного сообщества.
В итоге мы не знаем, будет ли обеспечен доступ в собор туристам в небогослужебное время, сохранится ли колоннада, не пострадает ли со временем внутреннее убранство собора и если пострадает, кто будет нести за это ответственность.
Жителей города кроме этого волнует и вопрос финансирования. В 2015 году губернатор города недвусмысленно сказал, что содержание Исаакия для города очень обременительно в период кризиса. Собственно, это и стало тогда основным аргументом в отказе передать Церкви собор.
Сейчас музей-памятник «Исаакиевский собор» - учреждение культуры, объединившее собор Спаса на Крови и Исаакиевский собор, – находится на полном самообеспечении. Доход музея позволяет оплачивать труд 400 сотрудников, иметь прекрасный профессиональный хор, проводить реставрационные работы и, конечно, платить все – немалые – коммунальные расходы. Кто возьмет на себя все эти расходы, когда собор перестанет быть музеем, непонятно. Ни один благотворитель пока не заявил о своей готовности финансировать самый крупный собор города.
СМИ пишут о том, что музей останется, вернее, останется входная плата за вход в собор. Так, кстати, в самом начале было и в Ипатьевском монастыре – какое-то время музейная касса делилась пополам – епархии и сотрудникам музея. Но в Костроме все-таки брали деньги за вход в церковный музей, а не в действующих храм.
В общем, вопросы остаются. Если будут брать деньги, то будут ли официальные билеты (с отчислением налога в городской бюджет) или останутся только «рекомендуемые суммы пожертвований»? Кто будет распоряжаться этими деньгами? Будет ли создан фонд Исаакиевского собора и кто туда войдет. Скажем, сможет ли туда войти нынешний директор музея – Николай Буров?
Примерно эти же вопросы на днях задали юристу Московской патриархии. Она допускает даже сохранение государственного музея внутри переданного Церкви собора, но говорит и о церковном музее. Говорит так неопределенно, что становится понятно, что никаких ответов на этот вопрос в Церкви пока нет. Отвечая на вопрос о финансировании здания, игумения Ксения (Чернега) выражается более определенно: поддержание здание будет осуществляться за счет субсидий, например, в рамках государственной программы «Культура России» - недаром ведь здание входит в число объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО.
Профессиональные музейщики обеспокоены и еще одной проблемой – кроме сохранности предметов государственного музейного фонда (не только иконостаса, но и коллекций, которых немало в подвалах Исаакия еще со времен Второй мировой войны). Куда пойдут нынешние сотрудники музея – 400 человек профессионалов, многие из которых полжизни проработали в Исаакии?
А я до сих пор не могу ответить себе на вопрос, ради чего все-таки Церковь идет на такие репутационные потери? Зачем поднимать вопрос о передаче здания до тех пор, пока не будет внятного плана развития собора, пока не будет создан фонд, который сможет контролировать финансовые потоки, пока нам всем не дадут понять, что и через 150 лет в соборе можно будет проводить экскурсии и совершать богослужения… На поверхности только финансовый интерес и власть. И пока не будет внятно выражена позиция патриарха, нам останется только гадать, что же было первично. Неужели, правда, Исаакий – это всего лишь тортик к юбилею Святейшего?
