Эта статья является расширенной версией рабочего материала, представленного на семинаре, который Центр "СОВА" проводил 1 июля 2005 г. с целью предварительного обсуждения возможностей улучшения так называемого антиэкстремистского законодательства, то есть совокупности норм, имеющих прямое отношение к противодействию преступлениям экстремистского характера [1].

Дискуссия на семинаре показала, что фундаментальные перемены в этом законодательстве сейчас нереальны по причинам политического характера, и реформирование законов, если и возможно, будет касаться только некоторых частностей. Но мы считаем необходимым заявить собственную позицию по этому вопросу.

Статья опубликована в книге "Цена ненависти. Национализм в России и противодействие расистским преступлениям". М., 2005.

Пересмотр определения : Нормы, касающиеся организаций и СМИ : Статьи УК

Пересмотр определения

Основным недостатком Закона "О противодействии экстремистской деятельности" (далее этот закон вместе с параллельно внесенными поправками в другие законы называется Законом 2002 года) является чрезмерно широкое определение такой деятельности, особенно в сочетании с весьма жесткими санкциями за такую деятельность. Само по себе такое сочетание обычно контрпродуктивно для правоприменения, что и показали три прошедших года.

Практическая проблема, порождаемая широким определением, заключается в том, что неизбежно возникает непонимание, является ли конкретное действие экстремистским. Так, например, нигде не очерчен круг действий, направленных на "подрыв безопасности Российской Федерации".

Наибольшие сомнения вызывают несколько пунктов в определении экстремизма (ст. 1 Закона), относящиеся к проявлениям интолерантности [2]. Содержание этих пунктов гораздо шире состава соответствующей ст. 282 УК. При этом совершенно непонятно, как эти два определения сходных действий соотносятся друг с другом. Да и может ли хоть кто-то утверждать, что всякое "унижение национального достоинства" является экстремизмом и заслуживает серьезных санкций: оно же может быть и мелким конфликтом. Здравый смысл подсказывает, что отнюдь не всякая "пропаганда превосходства граждан" по тому или иному признаку является экстремизмом: можно счесть спорными постоянно встречающиеся утверждения, что христиане особо выделяются милосердием, горцы - гостеприимством, а русские - душевной отзывчивостью, но вряд ли кто-то сочтет эти утверждения экстремистскими. При этом нет никаких общепризнанных представлений о том, где пролегает граница между спорным и настолько недопустимым и опасным, что требуется применение серьезных санкций, предусмотренных Законом 2002 года. Само наличие таких, идеологических по сути, юридических норм нарушает стройность правовой системы и не позволяет ей нормально функционировать.

Есть и сугубо юридическая, но важная коллизия: столь широкое определение противоречит Шанхайской хартии, подписанной Россией практически одновременно - в июне 2002 года, где экстремизм отнесен к категории "преступной деятельности", в то время как Закон 2002 года включил в понятие экстремизма широкий круг действий, которые являются правонарушениями, но не преступлениями [3].

Чтобы устранить возникшее противоречие с международно-правовыми обязательствами России и чтобы решить или хотя бы смягчить описанную выше практическую проблему, требуется изменение определения экстремистской деятельности, данное в ст. 1 Закона.

Нам представляется, что обе указанные задачи были бы успешно решены, если бы под экстремизмом в Законе понималась только преступная деятельность, подпадающая под действие УК. Это могло бы объяснить и повышенную жесткость санкций в адрес организаций и СМИ, предписываемую Законом 2002 года, и сделало бы его нормальным рамочным законом, более пригодным к применению по отношению к действительно опасным деяниям. Это также ограничило бы стремление к произвольному применению Закона, обладающего явным репрессивным потенциалом.

Изложенные ниже предложения исходят из понимания того, что принципиальная переделка закона проблематична и лучше идти путем внесения немногочисленных поправок.

Чтобы свести определение экстремизма к списку уголовно наказуемых деяний, нужно определить перечень статей УК, которые можно назвать "экстремистскими". При этом само определение экстремистской деятельности в ст. 1 не следует заменять на буквальное перечисление статей УК, так как это сделает определение нечитаемым для большинства граждан, которым и адресован закон. Во многом нынешнее определение уже следует такому подходу. Поэтому изменения в списке, данном в п. 1 ст. 1 Закона, могут быть не столь значительны.

Во внесенной Законом 2002 года ст. 282-1 УК ("организация экстремистского сообщества") есть перечень преступлений, которые названы "преступлениями экстремистской направленности". Это ст. 148 ("воспрепятствование реализации свободы совести и вероисповеданий"), ст. 149 (то же в отношении свободы собраний), ст. 213 ("хулиганство"), ст. 214 ("вандализм"), ст. 243 ("уничтожение или повреждение памятников истории и культуры"), ст. 244 ("надругательство над телами умерших и местами их захоронения"), ст. 280 ("публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности") и ст. 282 ("возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства"). Но, конечно, не любые преступления по этим статьям должны считаться экстремистскими, а, согласно ст. 282-1, только те, которые совершены по мотиву ненависти.

Здесь и далее мы опускаем перечень объектов этой ненависти - "идеологической, политической, расовой, национальной или религиозной", а равно "в отношении какой-либо социальной группы". Хотя такое определение объекта, как "социальная группа" - очень смутное, зато в этом определении присутствуют мотивы идеологической и политической ненависти, которые пока не представлены в других статьях УК. Нам представляется, что это дополнение, сделанное в ст. 1 Закона и в ст. 282-1 УК, является очень точным и должно быть применено в УК повсеместно, включая определение отягчающего обстоятельства в ст. 63 п. "е". Пока же этого не произошло, мы исходим из наличествующих списков объектов ненависти и далее их не указываем.

Несомненно, к этому списку можно добавить насильственные преступления, для которых в УК уже предусмотрен квалифицирующий признак мотива ненависти (с учетом желательного расширения использования этого признака, см. ниже). Кроме того, в списке есть огрехи (вызванные, очевидно, спешкой при подготовке Закона), касающиеся ст. 282 (явной тавтологией является возбуждение ненависти по мотиву ненависти) и ст. 280 (призывы к экстремистской деятельности, несомненно, являются экстремистскими независимо от их мотива).

Список "преступлений экстремистской направленности" должен быть приведен не в ст. 282-1 УК, а в самом законе "О противодействии экстремистской деятельности" - в качестве продолжения его ст. 1. Тогда этот список будет применим и в диспозиции ст. 282-1, и в других случаях. Мы здесь не ставим задачу создать сам список - но лишь указываем, как он мог бы составляться.

При составлении такого списка необходимо учесть, что отбор статей должен осуществляться в соответствии с определением, данным в ст. 1 Закона. Не всякое опасное деяние, в том числе то или иное покушение на права граждан (см. гл. 19 УК), следует добавлять к определению экстремистской деятельности. Ограничение прав граждан - опасное деяние, но в определении экстремистской деятельности оно даже не упоминается. Наверное, следовало бы записать, что любое преступление, совершенное по мотиву ненависти, должно рассматриваться как экстремистское, и это сильно упростило бы задачу составления списка. Но можно в дополнение к этому специально отметить некоторые, потенциально не очевидные для правоприменителя, статьи, что, видимо, и имел в виду законодатель, специально выделивший ст.ст. 148 и 149.

Некоторые позиции в п. 1 ст. 1 Закона относятся к деяниям, безусловно, очень опасным и заслуживающим наименования "экстремизм": "насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации", "создание незаконных вооруженных формирований", "осуществление террористической деятельности", "осуществление массовых беспорядков, хулиганских действий и актов вандализма по мотивам" той или иной вражды и ненависти. И практически все это уже есть в УК. Другие, как вышеупомянутые пункты об интолерантности, нуждаются в изменении формулировки, чтобы приблизить ее к близким по сути нормам уголовного права. Правильнее всего, на наш взгляд, было бы воспользоваться действующей формулировкой ст. 282 УК.

Есть в определении экстремизма понятия, близкие к понятиям УК, но не тождественные им. Например, термин "вандализм" в Законе сейчас отсылает, надо полагать, не только к ст. 214 ("вандализм"), но также к ст.ст. 243 ("уничтожение или повреждение памятников истории и культуры") и 244 ("надругательство над телами умерших и местами их захоронения"); и это, видимо, понятно и гражданам, и правоприменителю. Если же мы говорим о "захвате или присвоении властных полномочий", то, очевидно, имеется в виду не ст. 330 ("самоуправство"), а только ст. 278 ("насильственный захват власти или насильственное удержание власти"). Чтобы устранить двусмысленность (трудно представить, что такое экстремистский, но не насильственный захват власти), достаточно добавить в этот пункт определения слово "насильственный".

Сложнее всего с пунктом "подрыв безопасности Российской Федерации". Подрыв безопасности страны, если он, конечно, реален, является опасным и, следовательно, уголовно наказуемым деянием. Речь может идти о части преступлений, описанных в гл. 29 УК ("Преступления против основ конституционного строя и безопасности государства"), но не обо всех, так как некоторые из них все-таки не могут называться экстремистскими - хотя бы ст. 284 ("утрата документов, содержащих государственную тайну"). Если затем исключить статьи, уже соответствующие другим пунктам определения, и статьи, состав которых сам является производным от определения экстремизма, то есть ст.ст. 280, 282-1 и 282-2, останутся только действия, связанные с нарушением государственной тайны, помощь врагу ("государственная измена") и диверсия. Но мы исходим из того, что понятие экстремистской деятельности относится к деятельности внутриполитической, а не к помощи иным государствам, враждебным нашей стране (например, в виде шпионажа), так что остается только диверсионная деятельность, которая вполне возможна из экстремистских, в политологическом смысле слова, побуждений.

На основе проведенного анализа можно предложить следующую модификацию п. 1 ст. 1 Закона (изменения выделены курсивом). Экстремистская деятельность должна определяться как:

"1) деятельность общественных и религиозных объединений, либо иных организаций, либо средств массовой информации, либо физических лиц по планированию, организации, подготовке и совершению

действий, направленных на:

- создание незаконных вооруженных формирований;

- осуществление террористической и диверсионной деятельности;

- осуществление массовых беспорядков, иных насильственных преступлений и актов вандализма по мотивам идеологической, политической, расовой, национальной или религиозной ненависти либо вражды, а равно по мотивам ненависти либо вражды в отношении какой-либо социальной группы;

либо действий, сопряженных с насилием или прямой угрозой насилия и направленных на:

- изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации;

- захват или присвоение властных полномочий;

либо публичных действий, направленных на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе".

Проблематичным представляется п. 2 той же статьи, относящий к экстремистской деятельности использование той или иной символики как таковое. Использование нацистской или иной идеологической символики, конечно, проясняет цели и намерения человека или группы, в некоторых случаях может быть средством совершения преступления по ст. 282 УК, но не может быть преступным само по себе. Хотя бы из-за наличия очевидных исключений: свастика на обложке научной книги о нацизме, в религиозном или художественном орнаменте. Описание исключений утяжеляет закон и вряд ли может быть исчерпывающим.

Правильнее вообще отказаться от п. 2 этой статьи. Конечно, таким образом у правоприменителя будет отобран очень удобный инструмент, зато правоприменителю придется доказывать экстремистскую суть деятельности человека или организации по более серьезным основаниям, и это гораздо полезнее для противодействия идеологии ненависти.

А вот ст. 20.3 ("пропаганда и публичное демонстрирование нацистской атрибутики или символики") в КоАП следует оставить. Само использование нацистской символики (а нацистской ее делает не только сам контур свастики, но и контекст применения) запрещено еще законом "Об увековечении Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов" от 19 мая 1995 г.

Есть очевидный изъян и в п. 4 определения экстремистской деятельности, где говорится о разных формах содействия таковой. Здесь правильно было бы добавить слово "умышленное", так как очевидно, что не всякое техническое содействие преступной деятельности является виновным.

В определении экстремистских материалов в той же ст. 1 есть явное внутреннее противоречие. Вначале дается общее определение, затем, упреждая судебные решения, даются примеры. Такая конструкция вполне возможна, но тогда примеры должны быть ясными и конкретными. Они и являются таковыми, (например, труды нацистских вождей) за исключением фразы: "публикации, обосновывающие или оправдывающие национальное и (или) расовое превосходство". Эта фраза не создает конкретного определения, более того, она воспроизводит удаленный ныне фрагмент состава ст. 282 УК, то есть законодатель более не считает это деяние само по себе преступным (хотя оно, бесспорно, предосудительно и может быть частью иного преступного деяния). Поэтому эту фразу следует убрать.

С другой стороны, следует объединить определения экстремистских материалов, данные в ст. 1 и ст. 13 Закона. Проще всего это сделать, перенеся текст п. "а" ("официальные материалы запрещенных экстремистских организаций") из ст. 13 в ст. 1.

В целом, запрет распространения экстремистских материалов должен иметь исключения. Иначе возникают нежелательные ситуации, когда признаки экстремизма обнаруживаются в исторических текстах, в том числе весьма распространенных. Да и любые материалы должны иметь хотя бы ограниченное хождение, иначе они становятся в принципе недоступными даже для научного изучения.

Возможно, следует допустить распространение экстремистских материалов в библиотеках или их издание с критическими комментариями. Этот вопрос остается совершенно непроясненным. Требуется изучение зарубежного опыта таких ограниченных запретов.

Нормы, касающиеся организаций и СМИ

При сужении определения экстремистской деятельности до криминальной становится более понятным жесткий механизм ликвидации/закрытия организаций (общественных, религиозных, профсоюзных) и СМИ за такую деятельность.

И все же, по отношению к организациям и СМИ следует исключить сверхжесткий - и ни разу не примененный - механизм, заложенный ст.ст. 7 и 8 Закона. Ведь по смыслу этих статей организация (аналогично и СМИ) "подлежит ликвидации", если не обжаловала вынесенное ей предупреждение в суде или обжаловала его, но проиграла суд. То есть правомерное предупреждение потенциально является не предупреждением, а завуалированным закрытием.

Предложенное выше сужение определения экстремизма в ст. 1 Закона само по себе приводит к тому, что противозаконными для организаций и СМИ становятся только такие виды пропаганды расовой, этнической, религиозной розни и вражды, которые соответствуют формулировке, тождественной ст. 282 УК. Может показаться, что ликвидация организации или закрытие СМИ возможны только в связи с вынесением уголовного приговора за акт такой пропаганды. Между тем до сих пор дело обстоит совсем не так: хотя закрывают организации и СМИ редко, но предупреждения им выносят относительно часто и без всякой связи с уголовными делами. И это правильно: уголовные санкции соответствуют более высокому уровню общественной опасности деяния, чем санкции административные, каковыми и являются предупреждение и даже ликвидация.

Представляется, что такое различение уровней общественной опасности не следует явным образом из формулировок законов, как не следовало и до принятия Закона 2002 года, но - исключительно из судебной практики. Скажем, до середины 2002 года законы об организациях и СМИ повторяли формулировку ст. 13 Конституции - "разжигание розни", а ст. 282 УК повторяла ст. 29 Конституции - "возбуждение ненависти и вражды", но некоторые комментаторы полагают, что эти две конституционные формулировки синонимичны [4], во всяком случае, не выявлено их явное для всех различие.

Было бы правильнее юридически зафиксировать сложившуюся двухуровневую систему санкций. Технически это сделать довольно просто: в закон "О противодействии экстремистской деятельности" (в ч. 2 ст. 9 для организаций и ч. 2 ст. 11 для СМИ) нужно добавить оговорку, что СМИ или организация подлежат санкциям, если экстремистский характер деятельности "доказан во вступившем в силу приговоре за преступление экстремистской направленности". А вот предупреждение может (и даже должно) выноситься до того, как уголовное преступление уже свершилось.

Но это не означает, что газета или организация не могут быть наказаны, например, за пропаганду этнической интолерантности, если суд не усмотрел в этой пропаганде уголовного преступления и, соответственно, не признал ее экстремистской. Ведь в законах об организациях и СМИ и сейчас прописан механизм ликвидации в случае нарушений не экстремистского характера.

Нужно только вернуть в эти законы существовавший там ранее отдельный запрет на "разжигание розни". В ст. 4 закона о СМИ есть запрет использования СМИ "в целях совершения уголовно наказуемых деяний", поэтому при предложенном определении экстремизма как разновидности преступной деятельности нет смысла сохранять там запрет на "осуществление экстремистской деятельности". А вот в аналогичных статьях разных законов об организациях в списке запрещаемых действий возникает кажущееся дублирование между возвращенной формулировкой "разжигание розни" и стоящей там с 2002 года "экстремистской деятельностью". Но мы понимаем, что эти две формулировки описывают пересекающиеся, но разные действия, и поэтому их сосуществование допустимо. Вероятно, возникнет и спор, какого рода "рознь" должна запрещаться: национальная, этническая, расовая, религиозная, классовая, социальная - ведь ранее в разных законах список прилагательных к слову "рознь" был разным. Что же, этот вопрос заслуживает общественной дискуссии.

В ст. 15 Закона заложен механизм отмежевания организации от действий члена ее руководства. Этот механизм страхует организации от ответственности за противоречащие их принципам выступления отдельных активистов. А вот для СМИ подобный механизм не предусмотрен, хотя СМИ несут ответственность за высказывания не только членов своего "руководства", но за все свои публикации. Это делает СМИ чрезмерно уязвимыми из-за, например, одиночной и случайно пропущенной в печать публикации. Следует предусмотреть более мягкие санкции для СМИ, чем закрытие (предупреждение санкцией, собственно, не является). Ситуация, в которой единственным наказанием для субъекта правонарушения является его ликвидация, порочна в принципе.

Самой мягкой санкцией может быть обязательное опровержение, как это практикуется в гражданских исках. Несомненно, очень эффективна такая мера, как штраф (также налагаемый судом). Размер штрафа, в отличие от ситуации с гражданским исками, будет ограничен законом и, соответственно, не должен стать финансовым заменителем ликвидации.

Все это требует внесения соответствующих поправок в закон о СМИ. Их следует дополнительно продумать с участием представителей самих СМИ.

Следует отказаться от внесудебного приостановления деятельности организаций, предписываемого сейчас ст. 10 Закона. Внесудебное решение может быть оправдано только крайней срочностью, например, при пресечении экстремистской деятельности на митинге, но такой срочности не может быть применительно к деятельности организации. Зато резко возрастает вероятность совершенно произвольного наказания.

Конечно, какая-то степень срочности может быть. И можно в ст. 10 записать, что судебные решения о приостановлении деятельности организации принимаются по запросам прокуратуры или органов юстиции, например, в 10-дневныйсрок (по аналогии с сокращенным сроками рассмотрения в ситуации избирательной кампании).

Статьи УК

Мотив ненависти

Мотив ненависти как квалифицирующий признак присутствует лишь в немногих статьях УК: 105 ("убийство"), 111 ("нанесение тяжких телесных повреждений"), 112 (то же - "средних"), 117 ("истязание"), 244 (осквернение могил и памятников). Вероятно, законодатель считал, что в остальных случаях будет применяться соответствующее отягчающее обстоятельство согласно ст. 63 п. "е" УК. Но этого не происходит. Следовало бы соответствующим федеральным органам (Министерству юстиции, Генпрокуратуре, Верховному суду) разъяснить необходимость применения этого пункта следствию, обвинению и судам. Но реализация этого пожелания остается пока сомнительной.

Между тем на практике мотив ненависти очень часто присутствует в не столь тяжких насильственных преступлениях - по ст.ст. 115 ("нанесение легких телесных повреждений"), 116 ("побои"), 119 ("угроза убийством или нанесением тяжких телесных повреждений"), 212 ("массовые беспорядки"), 213 ("хулиганство"), и внесение в них такого же квалифицирующего признака было бы уместно. Все эти преступления, если они квалифицируются именно с таким признаком, становятся преступлениями экстремистской направленности.

Такое изменение УК позволило бы отказаться от часто сомнительного дополнения обвинения ч. 2 ст. 282, так как факт каких-то публичных призывов и возбуждения ненависти в момент нападения очень редко доказуем [5] (далеко не всегда он и присутствует), а для учета в приговоре мотива ненависти существуют соответствующие квалифицирующие признаки и отягчающие обстоятельства.

И, наконец, повторим, что было бы правильно расширить формулировку ст. 63 п. "е" и соответствующего квалифицирующего признака мотивами политической и идеологической ненависти и вражды.

Предлагаемое более широкое внедрение квалифицирующего признака ненависти служит, таким образом, не цели ужесточения наказания, а цели правильной публичной квалификации преступления, что может способствовать сокращению преступности на почве ненависти.

Статья 280

Сейчас ст. 280 УК представляет собой своего рода казус: она предполагает суровые наказания за призыв к действиям, которые сами по себе могут вовсе не быть уголовным преступлением. Но и если экстремистская деятельность станет пониматься только как преступная, сохранится диспропорция тяжести ст. 280 и иных "экстремистских" статей.

По существу, состав ст. 280 аналогичен понятию подстрекательства к преступлению, но подстрекателя наказывают в соответствии с конкретным преступлением, а обвиняемый по ст. 280 может быть наказан в соответствии с самыми разными преступлениями. Чтобы ответственность призывающего к преступлению не оказалась больше, чем у того, кто совершил преступление, можно было бы установить, что наказание по ст. 280 не может превышать некоторой доли (например половины) того, которое суд признал бы уместным за преступление, к которому призывал обвиняемый.

Статья 282

Текст этой статьи УК много раз менялся, и нынешняя формулировка также подвергается критике. Наиболее основательный пункт этой критики - включение крайне неопределенного понятия "принадлежность к социальной группе" в определение объекта ненависти [6]. Замысел законодателя в этом случае понятен, но реализация не очень удачна. С другой стороны, очевидно, что социальная ненависть ничуть не менее опасна, чем религиозная или расовая, и вовсе не упоминать этот вариант ненависти в УК было бы неверно. Пока нам неизвестны предложения об улучшении этого элемента ст. 282.

Основные проблемы преследования пропаганды ненависти взаимосвязаны - это трудности с реализацией экспертизы [7] и затягивание предварительного и судебного следствия. Решение этих проблем никак не связано с реформированием самой статьи. Хотя улучшить ст. 282, наверное, можно, пока мы не знаем удовлетворительных предложений в этой сфере.

Мы не принимаем, в частности, такого решения проблемы затягивания следствия, как повышение верхней планки наказания с целью удлинения срока давности по этой статье [8]. Нужно не ужесточать и так почти никогда не применяемые санкции, а улучшать качество работы следствия и суда.

Мы сами ранее предлагали использовать применительно к ст. 282 "накопительный принцип": учитывать неоднократность преступления, а также предусмотреть аналогичное правонарушение в КоАП и учитывать ранее вынесенные приговоры по нему[9]. Сейчас такие меры тоже предлагаются. Но они противоречат сегодняшним общим принципам построения УК (в частности, реформа конца 2003 года отменила понятие неоднократности преступления), и ради одной статьи эти общие принципы изменены быть не могут.

=================================

[1] Практика применения имеющихся норм обсуждалась в предыдущей статье этого сборника.

[2] Приводим их здесь:
"- возбуждение расовой, национальной или религиозной розни, а также социальной розни, связанной с насилием или призывами к насилию;
- унижение национального достоинства;
- пропаганду исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии, социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности".

[3] Нередко высказывается мнение, что к экстремистской может быть отнесена только деятельность, сопряженная с насилием. Это точка зрения остается спорной, хотя отчасти она была учтена при внесении поправок во втором чтении законопроекта. В любом случае, реформа, основанная на такой точке зрения, была бы значительно более радикальной, чем мы предлагаем.

[4] Ратинов Александр, Кроз Михаил, Ратинова Наталия. Ответственность за разжигание вражды и ненависти: Психолого-правовая характеристика. М.: Юрлитинформ, 2005. С. 49-50.

[5] См. статью "Три года противодействия".

[6] См. например: Ратинов А., Кроз М., Ратинова Н. Указ. соч. С. 42, 76-81.

[7] См. Кроз М., Ратинова Н. Экспертная оценка материалов, направленных на возбуждение вражды и ненависти // Цена ненависти. М., 2005. С. 75-91

[8] С такой инициативой выступили, например, Московский антифашистский центр и Московское бюро по правам человека: "Возбуждение расовой, национальной и религиозной вражды в России не должно считаться :преступлением небольшой тяжести;" // Права человека в России. 2005. 23 мая (http://www.hro.org/actions/nazi/2005/05/23.php).

[9] Верховский Александр. Государство против радикального национализма. Что делать и чего не делать? М.: Центр "Панорама", 2002. С.120-128.