В Московском центре Карнеги был представлен доклад «Православие в публичном пространстве: война и насилие, герои и святые»

«Православие в публичном пространстве: война и насилие, герои и святые» — доклад с таким названием прошел в Московском центре Карнеги. Модерировал встречу председатель программы Московского центра Карнеги «Религия, общество и безопасность» Алексей Малашенко.

Докладчик, заместитель главного редактора Издательства Московской патриархии и ответственный редактор «Журнала Московской Патриархии» Сергей Чапнин, задался целью проанализировать парадоксальную ситуацию, в которой Русская православная церковь оказалась к 2015 году. Он определил это как феномен «нового молчании» церкви.

В публичном пространстве фактически звучит только голос патриарха Кирилла. Молодой епископат почти никак себя не проявляет, пока непонятно, по какой причине — не хочет, не умеет или боится, — но не проявляет. Ответственный за отношения с обществом протоиерей Всеволод Чаплин выступает, как правило, по-постмодернистски фрагментарно, его целостную позицию приходится зачастую реконструировать. Тем не менее, именно из-за о. Всеволода Чаплина, по мнению докладчика, отношения церкви и культуры приобретают все более карикатурный характер, и ситуацию не под силу выправить «низовым голосам», которые тоже слышны в публичном пространстве — протодиакону Андрею Кураеву, священнику Алексею Уминскому или библеисту и публицисту Андрею Десницкому. Тем более что на о. Всеволода «работает» и правое, гипергосударственническое крыло церкви — священники Александр Шумский и Сергей Карамышев, главный редактор «Русской народной линии» Анатолий Степанов.

Главная беда в том, считает Сергей Чапнин, что у церкви нет никакой стратегии действий, поступки акторов ситуативны — это происходит отчасти и потому, что принятые церковные документы (даже хорошие, подчеркнул докладчик, например, об общественной деятельности, об увековечении памяти жертв репрессий) не работают. В публичном пространстве вообще все остается дискретным, а если что и приобретает какую-то стабильность, то только на приходском уровне.

Чапнин склонен позитивно оценивать это общее «состояние неопределенности» церкви, на его взгляд, главное, что выстроена модель приходской жизни и приходы определились по отношению к деятельности церкви в обществе.

Идеологические споры в церкви идут в основном вокруг двух тем: разных моделей устройства церковной жизни и взаимоотношений церкви и государства. Кто-то придерживается мнения, что в церковной жизни все хорошо и не нужно ничего менять (скажем, переводить богослужебные тексты на русский язык), другие говорят о необходимости радикальных перемен. Что же касается взаимоотношений церкви и государства, то тут такая развилка во взглядах: РПЦ всегда была и будет церковью империи, она должна оставаться рядом с государством. — Церковь должна стать частью гражданского общества, а в отношениях с государством держать дистанцию.

Анализ ключевых высказываний на темы актуальных событий и ряд начинаний в некоторых слоях общества, по мнению Чапнина, позволяет говорить о формировании некоей гибридной религиозности, которая имеет все признаки того, что в США называется гражданской религией. Особенно явственно это ощущается в последнее время, причем в связи с событиями самого разного порядка — от военной операции в Сирии до борьбы с абортами. Авиаудары российских ВВС о. Всеволод Чаплин назвал «священной борьбой», справедливой попыткой России противостоять террору; он же призывает объявить «священную войну» частным клиниками, которые не соблюдают обязательных общегосударственных норм при прерывании беременности.

По заказу Изборского клуба была изготовлена корпоративная «икона», на которой изображен Сталин в окружении маршалов Победы. После демонстрации «иконы» на заседании клуба его председатель Александр Проханов провез ее по нескольким городам России. Сергей Чапнин видит в этих действиях попытку вписать героев Великой Отечественной войны в церковную иконографию с целью сопряжения их культа с традиционным идеалом православной святости. Это облеченное в православную риторику язычество не вызвало, к удивлению докладчика, никакой полемики среди членов Изборского клуба, к которому принадлежат такие не последние в церковном истеблишменте люди, как епископ Тихон Шевкунов или общественно-политический деятель Наталия Нарочницкая.

Более того, если принять во внимание сохраняющуюся в обществе ностальгию по империи и всплеск симпатий ко всему советскому после присоединения Крыма, то становится понятна специфика извода гражданской религии в России с отнюдь не богословским содержанием. Советские гены победили православие, люди так и не стали православными, со Священным Писанием познакомились смутно, и теперь им кажется, что православное и советское органично сочетаются.

Формирование «политической религии» идет по двум направлениям: первое — вписывание логики войны в историческую риторику; второе — вписывание все той же логики войны в действия православных активистов. Физическое насилие не только не отторгается, но и преподносится как доблесть. В частности, для докладчика стало неожиданностью то, что акция Энтео в Манеже нашла такое количество сторонников. Для большого числа священников и мирян насилие оказалось притягательным.

Сергей Чапнин закончил на тревожной ноте: насилие не вызывает у российских православных отторжения и неприятия и ему кажется, что они все больше и больше к нему готовы.

 

Доклад на столь провокативную тему, естественно, вызвал у аудитории множество вопросов. Вот выдержки из дискуссии и обсуждения.

 

Константин Эггерт, обозреватель радиостанции «Коммерсант FM»: В правление патриарха Алексия был взлет фундаменталистов во главе с епископом Диомидом. Где сейчас это фундаменталистское крыло?

 

С. Ч.: Мы живем в другую эпоху. Диомид — это пена на волне церковного возрождения. Сейчас фундаменталисты-романтики вроде Диомида никому не интересны.

 

К.Э.: Но где же группа поддержки — ушли в подполье, затаились?

 

С.Ч.: Те люди искали врага, когда им сказали, что враг Европа, Америка, поиск врага во внешнем мире оказался настолько увлекательным, что они полностью слились с мейнстримом.

 

Александр Верховский, директор Информационно-аналитического центра «СОВА»: Каков масштаб слоев, поддерживающих политическую религию? Может быть, эти люди тоже достаточно маргинальны?

 

С.Ч.: Поскольку мы не видим каких-то групп, массовых акций, то судить очень трудно. Мы находимся в ситуации нового молчания, можем говорить о каких-то новых тенденциях, но степень их массовости определить не можем.

 

Борис Колымагин, литературный критик: Что такое православный читатель?

 

С.Ч.: Церкви как целого не существует, существуют разные субкультуры. Шумский обращается к своей аудитории — это примерно 40-60 тысяч, отец Дмитрий Смирнов — к своей. Люди «со стороны» могут даже не знать их имен. Самое интересное происходит даже не внутри собственно церковных групп, а в пограничных областях. По подсчетам социологов, которым я доверяю, примерно 36% людей находятся в поисках христианского мировоззрения, но им предлагают архаичные модели.

 

Виктор Хруль, доцент кафедры социологии массовых коммуникаций факультета журналистики МГУ: Неужели у церкви нет инструментов, чтобы оценить масштабы «партии войны»? Или новое молчание — удобный способ оставаться в стороне, чтобы в нужный момент подхватить верное направление?

 

С.Ч.: Ситуация молчания искусственная, и когда-нибудь она закончится, однако сейчас молчание сознательное. Думаю, голос, который прозвучит, будет не из церковной среды, а где-то рядом.

 

Роман Лункин, ведущий научный сотрудник Центра по изучению проблем религии и общества: Что касается источников идеологии насилия — православная среда усиливает те настроения, которые есть, или провоцирует новые? Может быть, не случайно у нас одна за другой проходят выставки про Романовых, про советское прошлое?

 

С.Ч.: В своих публичных действиях церковь не свободна и очень зависит от настроений общества.

 

Михаил Шахов, профессор, член экспертного совета Комитета Госдумы по делам общественных объединений и религиозных организаций: Есть ли в церкви общественное мнение, с которым патриарх и священноначалие вынуждены считаться — например, о подлинности мощей. Поведение церкви объясняется тем, что она вынуждена считаться с общественным мнением или есть другие мотивы?

 

С.Ч.: Интересный вопрос. Казалось бы, если вы не верите в подлинность мощей, то создайте свою версию событий. Но позиция совершенно иррациональная: своей версии у нас нет, но вашей мы не верим. Это пример самого глубокого противостояния церкви и науки, который мы сегодня можем наблюдать: мы не хотим видеть реальность, мы хотим куда-нибудь спрятаться.

 

Александр Верховский: В начале 2000-х в церковной среде разрабатывались понятия «православной цивилизации», «русского мира», но так получилось, что церковь не смогла воспользоваться плодами своих трудов — пользуется государство и сильно недоплачивает церкви. Можно ли предположить, что попытки создания гражданской религии объясняются стремлением предложить себя как опору, без которой нельзя обойтись?

 

С.Ч.: Все должно быть сконструировано так, чтобы этим можно было пользоваться — государству все требуется под очень конкретные задачи. Если этим задачам не отвечать, то пользоваться невозможно. Думаю, Господь Бог таким образом церковь хранит.

 

О. Иннокентий Павлов, священник на пенсии: В природе православия политическая сервильность на первом месте. Говорят те, кому велено говорить, однако не всегда все попадают в поле зрения СМИ. Возьмем, например, митрополита Кемеровского Аристарха — уж такая сервильность, что Кисилев отдыхает. В пропагандистском оркестре у церкви определенная роль — она вступает по звону колокольчика.

 

Роман Лункин: На мой взгляд, можно говорить о настоящей социальной революции в регионах, приходы очень активно работают, и их деятельность все более заметна в обществе. В Красноярской епархии, например, братство «Святое дело» просто творит чудеса, оно сложилось еще при старом митрополите.

 

С.Ч.: Главная проблема молодого епископата — они совершенно не знают церковной жизни, они же из монахов в большинстве своем и не понимают проблем женатого духовенства. Социальные функции — это действительно то, с чем более-менее справляются.

 

Алексей Малашенко: Но там, где есть социализация, есть и обмирщение. Как избежать в этом случае политизации и «игиловщины»?

 

С.Ч.: По всей стране есть приходы с фигурой умолчания на месте патриотизма в стиле Первого канала — в приходе все зависит от позиции настоятеля.

 

Сергей Филатов, религиовед, руководитель исследовательского проекта «Энциклопедия современной религиозной жизни России»: Не согласен с главным тезисом докладчика: на мой взгляд, церковь сейчас является основной противодействующей силой советской реставрации, создает другой идейный полюс, хотя почти никакого либерализма в обществе не осталось. Те случаи реакции спикеров церкви на какие-то события, о которых говорил Сергей, возможно, тоже работают на выхолащивание советских стереотипов, а не на их возрождение. Идеология насилия, свойственная государственному православию, всегда шла от государства. Церковь молчит, потому что не любит противоречить власти, но она поддерживает ее столь неактивно, что можно считать, что и не поддерживает. Приходам трудно навязать одну политическую доктрину, да, большинству свойствен такой ленивый патриотизм, но православная жизнь укрепляется в партикуляризме и провинциализме. Когда священники проникнутся ценностями и интересами народа, православие станет гораздо более демократичным.

 

С.Ч.: Взаимопроникновение советского и православного вполне естественно, поскольку советское — единственная живая традиция. Носителей живой православной традиции в современном мире практически не осталось. Исходя из этой доминанты, меняется церковное управление, риторика, приходская жизнь — мы стоим у порога новой эпохи.

 

Алексей Малашенко: Мы немного ушли от темы доклада: война и насилие, герои и святые. Подытоживая, замечу, что советизм — это такая мимикрия, взаимное подстраивание. Государству церковь нужна, и чем дальше, тем больше будет нужна. Ничего нового, в сущности, не происходит, поведение церкви соответствует русской церковной политической культуре.
Ссылки на данную статью [3]