А. Верховский. Религиозный боевик как жанр общественной мысли

Книга Елены Чудиновой - из тех, которые читаешь, заведомо не ожидая ничего хорошего, просто для того, чтобы "быть в курсе". Так что художественным особенностям текста уже не удивляешься, да и не о них речь: "Мечеть Парижской Богоматери" можно и нужно рассматривать не как литературу, а как памятник общественной мысли. Ведь не просто некий литератор что-то написал, но и множество людей по этому поводу высказалось, значит, автор написал что-то, мимо чего не прошли ни потенциальные единомышленники, ни потенциальные оппоненты.

В своем жанре книга очень удачна: она в удивительной полноте собрала популярную мифологию православно-националистической общественности, точнее - ее относительно просвещенной части. Как и положено в мифологии, персонажи книги представляют не только и не столько себя, правда, почему-то чаще всего они представляют какие-то "национальные типы" - и в самом примитивном конспирологическом свете. Если чеченцы, то только чеченские террористы, а если эстонка - то работающая на них эстонская снайперша. Многочисленные арабы обоего пола выписаны столь демонстративно, преувеличенно отвратительными, что к этому до самого конца не успеваешь привыкнуть. Мы читаем также про героических сербов, правоверных, но теплохладных греков, про разложение католицизма после Второго Ватиканского собора и про многое другое.

Единственное, чего в книге нет из стандартного мифологического набора - это антисемитизма; даже главная героиня, видимо, еврейка по происхождению. Об Израиле автор и персонажи книги отзываются подчеркнуто уважительно. Чудинова, таким образом, отмежевывается от классической версии всемирного заговора в пользу новой парадигмы противостояния глобального противостояния - христианства и ислама.

Наверное, ради утверждения этой парадигмы не стоило бы писать роман: за десятилетие, прошедшее с выхода статьи о "конфликте цивилизаций", даже самые малограмотные "пикейные жилеты" в нашей стране выучили, что именно этот конфликт и является двигателем новейшей политики. Правда, старые идеи Хантингтона российскими интерпретаторами толкуются обычно по-своему, и у Чудиновой видны следы этих российских особенностей. Во-первых, в борьбе с "миром ислама" пал именно Запад, а православные страны все-таки устояли. А во-вторых, в романе противостоят не просто религии, а вдохновляемые ими этнические общности: Европу завоевывают не мусульмане вообще, а арабы; всячески подчеркивается различие сербов и греков: первые борются, вторые - нет.

Но главная идея Чудиновой, любовно и с подробностями выписанная, - это даже не борьба светлых и мужественных героев с отвратительными мусульманами-арабами, а утверждение этического, эстетического и даже политического превосходства христианского фундаментализма над современным христианством. Главные боевики антиисламского подполья, включая русскую Софью, - неверующие, но они обречены на поражение, а свою символическую победу - переосвящение и последующий подрыв Нотр-Дама - они могут одержать только благодаря другой части подполья - фундаменталистской.

Поскольку действие происходит в Париже, это подполье - католическое, лефевристское, но автор ясно дает понять, что и в православии ему милее подобные же течения. Если обычные сторонники теории "конфликта цивилизаций" говорят о необходимости пробудить религиозные чувства по свою сторону баррикад, то Чудинова призывает к большему - к фундаменталистской революции, которая только и позволит избежать катастрофы в этом конфликте. Кстати сказать, с противоположной стороны в романе происходит именно это: не умеренный "евроислам" завоевывает Европу и потом эволюционирует ко всяким крайностям, а сперва внутри европейского ислама торжествует крайность - "ваххабизм" - и под его напором рушится уже вконец ослабевшая либеральная Европа.

Где-то за кадром остаются современные сложные отношения умеренных и радикальных групп, выступающих от имени разных вер или разных течений внерелигиозных идеологий. Остается только противостояние фундаменталистов - потому что только они готовы бороться до конца, а остальные, более умеренные, обречены сойти на обочину или даже погибнуть. Надо сказать, что это убеждение Чудиновой в стратегическом превосходстве фундаменталистов над "теплохладными" верующими и тем более над неверующими разделяют многие: мол, чем сильнее и проще вера - тем больше сил она дает своим адептам, и тем они многочисленнее. Такое убеждение непросто обосновать историческими фактами, и базируется оно скорее на априорных романтических представлениях о религиозном фанатизме и его страшной силе. В романе никаких обоснований тоже не приводится, но, правда, некоторая небрежность в конструировании перехода от реальности исторической к реальности литературной типична для антиутопии как таковой.

Книга Чудиновой - именно романтическая. По жанру это - религиозный боевик. "Мечеть Парижской Богоматери", кстати, и стоит в магазинах на полках с фэнтэзи, и она там отнюдь не одинока по части политического романтизма. В боевике стороны всегда очерчены резко, а внутренняя динамика персонажа возможна только в одном - в осознании своего места в заранее построенном строю. Так и происходит с многими героями романа, за исключением маленькой юродивой, попавшей в боевик будто из житийной литературы.

В сложном реальном мире люди часто ищут чего-то простого. Хорошо, если они находят это простое в виде чтения боевиков отдыха ради, плохо - если боевик читается как политический манифест. Но то, что простительно и понятно в романе, тем более - в боевике, выглядит как-то по-подростковому при переложении на язык политической публицистики. Между тем, публицистические ссылки на роман Чудиновой - отнюдь не редкость, в том числе во вполне солидных изданиях. И новый импульс этой волне ссылок дали, конечно, недавние беспорядки в парижских пригородах.

Рассуждения при этом могут развиваться по двум направлениям. Наиболее распространена антимигрантская версия: иммигранты из южных стран во Франции, как и в России, рассматриваются как неизбежный источник дестабилизации и чуть ли не гарантированной катастрофы. Нас же интересует другая версия интерпретации парижских событий - в свете "конфликта цивилизаций", в качестве пролога к нарисованной Чудиновой антиутопии. (Заметим, правда, что фундаменталистский пафос Чудиновой при этом сильно ослабевает или вовсе теряется: все-таки реальных сторонников фундаментализма у нас в стране совсем мало.)

Наиболее разумные из сторонников второй версии признают тот очевидный факт, что данные конкретные беспорядки в Париже имеют социальные, а не религиозно-политические корни (которые легче найти в нашем Нальчике). Но все равно разговор переводится с надоевшего уровня практической жизни на "высокий уровень" межрелигиозного конфликта. Тогда уже можно - вслед за Чудиновой или независимо от нее - рассуждать о необходимости защиты христианства от мусульманского нашествия, а оппонентов обвинять в уклонении от спора во имя глупой политкорректности и ссылаться при этом на классиков XIX века, "неполиткорректно" призывавших защищать христианство. И действительно, почему это классикам можно, а Чудиновой и ее единомышленникам нельзя?

А ответ заключается вовсе не в том, что какие-то недальновидные люди требуют быть вежливее, чем классики сто и более лет назад. Наше время отличается от XIX века не только политкорректностью, над издержками которой все уже устали шутить, но и в гораздо более серьезном изучении социальных процессов. Так что теперь не только профессиональному социологу, но и любому человеку, выступающему публично, не следует повторять дословно за классиками их социальные идеи - будь то идеи Мальтуса, Маркса, Достоевского или кого-то еще. Дело не в этике, а в знании. В том числе - о процессах иммиграции, об особенностях развития ислама в разных регионах, о политическом использовании религии. Конечно, социальные знания (или хотя бы представления об их существовании) - не всеобщее достояние, и по-прежнему находится немало авторов, культивирующих самые невероятные идеи под видом социальных наук. Но, увы, и вполне вменяемые люди порой отказываются от использования знания в пользу романтической интерпретации - либо от интеллектуальной усталости, либо от избытка эмоций. И то, и другое можно, конечно, понять, но не следует оправдывать.

Опускаясь на уровень романтизма при обсуждении комплекса религиозных, социальных и политических проблем, существующих в Западной Европе, в России, или в иных местах, мы ничуть не способствуем их решению, зато способствуем тем, кто использует романтизм и формируемую им "святую ненависть" как мобилизующую силу. Да, рост политического насилия и агрессивной пропаганды, в том числе - так или иначе основанных на исламе, вызывает сильную эмоциональную реакцию. И нет ничего хорошего в том, чтобы уклоняться от обсуждения этой проблемы из боязни обидеть мусульман. Обсуждать можно и нужно любые проблемы, тем более столь острые и значимые. Но ничем не лучше чрезмерной сдержанности прорывающаяся сквозь эту сдержанность ответная не отрефлексированная агрессия. Для этой агрессии оказываются приемлемыми даже такие примитивные формы, как роман Чудиновой. И общественная дискуссия скатывается на уровень подросткового боевика.

Сокращенная версия этой рецензии опубликована 7 декабря в газете "НГ-Религии".

Ссылки на данную статью [2]