Мы публикуем оригинал статьи, опубликованной на английском языке в Moscow Times 2 ноября 2016 года. Версия на русском языке – немного более полная.

Заседание президентского совета по межнациональным отношениям 31 октября принесло довольно неожиданный плод: бывший министр по этим самым отношениям, а ныне один из главным официальных экспертов по ним же, Вячеслав Михайлов, предложил принять закон «о российской нации и управлении межэтническими отношениями», и президент Путин согласился. А значит, будут готовить законопроект.

Но пока неизвестно, какой именно. В принципе, такой закон может иметь три задачи.

Первая и самая очевидная из обсуждения на совете – перераспределение полномочий и финансирования между государственными органами. Федеральное агентство по делам национальностей претендует на расширение, хочет заниматься интеграцией мигрантов, делами «соотечественников» (видимо, вместо нынешнего Россотрудничества) и т.д., но и запустить наконец полноценный мониторинг реальных и потенциальных этно-религиозных напряженностей, так как защита безопасности в этой сфере – главная задача ФАДН. Конечно, предстоит аппаратная борьба, но что-то ФАДН выиграет, это уже ясно. Станет ли от этого лучше мигрантам, «соотечественникам» и основной массе российских граждан, заранее не угадать.

Вторая задача - символическая. В 2012 году была принята официальная Стратегия в этой сфере, спровоцированная беспорядками на Манежной площади конца 2010 года. Суть того документа – государство поддерживает понимание российской нации как политического единства (термин «гражданская нация» не используется) поверх этнорелигиозных особенностей и на основе «цивилизационного» ядра этого единства – а именно православного и русского. Видимо, теперь стоит задача напомнить гражданам об этой принципиальной позиции государства. Русские националисты десятилетиями мечтают о «законе о русском народе», и те из них, кто еще надеется на Кремль, и сейчас готовы будут обнадежиться. Кремль, традиционно оппонирующий всем этнонационалистам, вряд ли будет им подыгрывать, но любая попытка перевести идеи Стратегии о русско-православном ядре в нормативную плоскость чревата чем-то дискриминационным, так что не исключено, что на улице русских националистов будет, хоть небольшой, но праздник. И еще вероятнее, что будет небольшой праздник у Русской православной церкви.

Можно предположить, что правительство будет заинтересовано сконструировать закон скорее как новый символический акт, призванный укрепить политическое единство нации в поддержке существующей власти и против ее врагов. Это единство, ставшее чем-то осязаемым после Крыма, до сих пор успешно поддерживается противостоянием с Западом (у нас ведь и «День народного единства» установлен в память о событиях, понимаемых как победа над Западом). Эскалация тут имеет понятные пределы, и нужно готовиться диверсифицировать инструменты мобилизации поддержки. Иначе говоря, закон можно, не торопясь, готовить (а быстро никакие документы в этой сфере и не готовятся) и принять тогда, когда возникнет необходимость в таком жесте.

Наконец третья задача, скорее гипотетическая, - вложить в закон некие инструменты, которые действительно призваны изменить политику, внутреннюю или внешнюю. Изменений внутренней этнополитики ожидать вряд ли стоит, разве что они будут спровоцированы в будущем какими-то потрясениями снизу, но под это закон заранее не напишешь. Если и ожидать каких-то изменений, то в политике внешней. На эту мысль наводит уж то, что из множества прозвучавших предложений президент в конце заседания выделил тему наделения гражданством «соотечествеников». Все помнят, что массовый прием в российское гражданство жителей Южной Осетии сыграл определенную роль в будущей «пятидневной войне». Не думаю, что у кого-то есть уже какие-то планы, но тема «соотечественников» взрывоопасна как таковая.

Конечно, невозможно сейчас угадать, каким именно будет новый закон, если этот проект не будет вообще задвинут какими-то более насущными вопросами. Но если закон все же будет принят, он почти наверняка будет больше концентрировать этнорелигиозную тематику вокруг темы защиты безопасности и он почти наверняка будет лежать в русле смутных идеологических исканий, которые с 2012 и особенно с 2014 года несколько комплиментарно называют идеологией нового государственного национализма.