Националисты в протестном движении – почему и как

Русский оригинал статьи "The Nationalists and the Protest Movement", опубликованной 21 августа 2012 г. на сайте Open Democracy.​

Участие русских националистов, в том числе весьма радикальных, в протестном движении, начавшемся в декабре прошлого года, вызывает массу споров и недоумений. Главные из них три – как это получилось? Сколь велика роль националистов в оппозиции? К чему это может привести?

Ответ на первый вопрос, в сущности, очень прост. И удивительным участие националистов в антипутинских протестах могло показаться только тем, кто к националистам не слишком приглядывался в предыдущие пару лет. Еще осенью 2010 года ведущие организации русских националистов выступили с декларациями, которые были призваны позиционировать их как часть демократической оппозиции. Одновременно они попытались наладить контакты с активистами либеральной оппозиции, но мало в этом продвинулись, хотя среди либералов уже тогда были деятели и группы, включавшие националистические элементы в свою повестку дня; наиболее известные из них – Алексей Навальный и Владимир Милов.

Налаживанию контактов способствовала общая уязвимость со стороны правоохранительных органов. Но дистанция все же была слишком велика, и ее только укрепили беспорядки на Манежной площади в декабре 2010 года: даже самые умеренные лидеры националистов поддержали то, что они называли «восстанием Спартака», в то время как для либералов и левых «Манежка» однозначно выглядела, если не как погром, то как предвестие погрома.

Ко дню выборов в Госдуму, 4 декабря 2011 года, русские националисты подошли как самая значительная политическая сила в оппозиции: на ежегодный националистический «русский марш» за месяц до выборов вышло около 7 тысяч человек (подсчеты Центра «Сова», которые всегда скромнее заявок организаторов) – больше, чем могли вывести коммунисты, не говоря уж о прочих левых или либералах. «Манежка» привлекла внимание общества (и властей) к этнической проблематике и это могло бы стать хорошим стартом для расширения базы поддержки националистов. Таким образом, после 4 декабря они могли рассчитывать на важную роль в протестном движении.

Почему их не оттолкнули? Ну, во-первых, это и технически было почти невозможно сделать на довольно стихийных митингах. А во-вторых, у оппозиции не было – и до сих пор нет – никакого «критерия отсечения»: если человек выступает за честные выборы, за демократию (в каком бы то ни было смысле, никто же не вникает в детали) и против Путина, нет оснований его прогнать, так как этими тремя пунктами, по сути, и исчерпывается до сих пор платформа оппозиции. И если выступление Ильи Лазаренко, знаменитого в прошлом неонациста, а ныне активиста крошечного Национал-демократического альянса, на митинге 5 декабря еще можно было счесть случайностью, то приглашение одного из самых известных националистических лидеров Владимира Тора на сцену сугубо партийного митинга «Яблока» 18 декабря было ясным знаком, что либеральная оппозиция готова к выступлению против режима максимально широким фронтом. Максимум интолерантности к националистам, на которую решился Оргкомитет крупнейшего оппозиционного митинга, на проспекте Сахарова 24 декабря, выразился в том, что на сцену не пустили известного, отсидевшего за пропаганду расистского насилия неонаци Максима «Тесака» Марцинкевича, ограничившись тремя деятелями основных националистических коалиций – движения «Русские» и коалиции «Русская платформа» (ныне на их основе создаются Партия националистов и Национально-демократическая партия, соответственно).

Лидеров протеста все это время – и до сих пор – ничуть не смущало то, что националистические участники акций вели себя крайне недружественно, вплоть до неоднократных попыток силового прорыва на сцену (в том числе на последнем большом митинге, 12 июня). И причиной такого долготерпения никак не могла быть незаменимость националистов для поддержания массовости акций. Дело в том, что подавляющее большинство националистических активистов, создававшие массовость «русских маршей», принадлежит к малым группам неонацистского толка и крайне скептически относится к лидерам публично действующих националистических организаций. Недаром, помимо «русских маршей», этим лидерам никогда не удавалось собрать и двух тысяч человек на свои акции, чаще их бывает 300-400. Лишь малая часть таких активистов приходила на общеоппозиционные митинги и шествия, полагая любое соседство с либералами и левыми недопустимым и рассчитывая в новой ситуации скорее на перспективу дестабилизации и силового сценария. Максимум участия националистов был достигнут на шествии 4 февраля 2012 г., когда их было до девятисот человек из нескольких десятков тысяч участников, в других случаях цифры были заметно ниже. Да и эти сотни явно не всегда слушались известных лидеров.

Все это относится к Москве; в других городах количественные пропорции были немного другие, но в остальном все было примерно так же. Кое-где националисты вносили заметный вклад в протестную мобилизацию, но про Москву и про большинство других городов этого сказать никак нельзя. Следовательно, привечая таких ораторов, как Александр Белов, Константин Крылов и др., лидеры протестного движения не получали ничего, кроме смутной надежды привлечь на свою сторону тех ксенофобно настроенных граждан, которые при этом не симпатизируют ни режиму, ни либералам, ни левым. До сих пор эти надежды, надо признать, не оправдались ни в малейшей степени.

Нельзя указать пальцем, кто «привлек националистов», но можно отметить и обдумать роль в этом тех или иных деятелей. Алексей Навальный, по некоторым свидетельствам, выступал здесь в качестве медиатора. Для умеренного националиста Навального, думаю, важно было привлечь националистов менее умеренных, чтобы не выглядеть в этом смысле крайним и, следовательно, укрепить собственные позиции. Умеренно левый Илья Пономарев (депутат Госдумы от «Справедливой России») способствовал тому, чтобы не дать отсеять некоторых националистов, пробившихся в сформированный в феврале Гражданский совет сверх выделенной им квоты. Можно было бы привести и другие примеры. Сам по себе этот Гражданский совет с его идеологическими квотами (вскоре фактически забытый, впрочем) был плодом компромисса множества лидеров мелких политических и квазиполитических групп, многие из которых, похоже, просто боялись иначе затеряться на фоне непривычно массового протестного движения.

Но, конечно, кроме такого рода «политически-корыстной» мотивации, была и общая принципиальная идея – создания максимально широкого антипутинского фронта, идея негативной консолидации. Она продолжает действовать и сейчас: мы видим, как Оргкомитет протестных действий объявил о выборах в начале октября в Координационный совет российской оппозиции, и опять – с теми же идеологическими квотами – для либералов, левых и националистов. На самом деле, идея эта вообще не нова: еще каспаровское движение «Другая Россия» (не путать с нынешней лимоновской партией) предполагало объединение «всех, кто против Путина».

И идея эта, на мой взгляд, безусловно проигрышна. Стратегия негативной консолидации («народного фронта») хороша только в одном случае – когда надо объединить силы в краткосрочной перспективе. Уже на средней дистанции это никогда не работало и сильно мешало дальнейшей мобилизации сторонников, так как степень всеобщего единения обратно пропорциональная степени внятности позитивной программы, которой (пусть не в подробностях) обычно интересуются не мобилизованные еще граждане. Если кто-то и верил в декабре, что можно одним натиском низложить существующий политический режим, то сейчас ожидать этого в близкой перспективе явно невозможно, но многие активисты всех уровней все равно искренне ожидают именно скорого «краха режима» в той или иной форме, или по крайней мере выражаются в этом смысле публично. Наверное, это – необходимый для активистов аутотренинг (и это словечко предполагает лишь малую долю иронии), но – плохая основа для политического планирования.

Не принося, как видим, пользы, идея консолидации с националистами легитимирует деятельность их политических организаций, дотоле довольно маргинальных. Наиболее очевидно это на примере самой многочисленной доныне организации – «Русские», включающей не только Движение против нелегальной иммиграции, запрещенное за подстрекательскую пропаганду и причастность ряда активистов к насильственным преступлениям по мотиву ненависти, но и откровенно неонацистские группировки «Славянская сила» и Национал-социалистическая инициатива. Особенно анекдотично здесь то, что в качестве важных политических сил предстают легально действующие организации националистов, представляющие лишь малую часть реального националистического движения.

Отчасти идея блока с националистами основана на представлении, что они бывают «плохие» и «хорошие». «Хорошие» здесь – это национал-демократы (самоназвание), не связанные с идейным неонацизмом и уличным расистским террором, потенциальный аналог легальных националистических партий Европы. С национал-демократами – отчего же не заключать альянсов: ведь они в перспективе видятся как неизбежная часть политической системы демократической России. И здесь есть немалая доля правды: да, если демократический порядок в России будет восстановлен в обозримом будущем, такие силы непременно будут частью парламентской демократии, и стоит к этому заранее готовиться. Но есть и немалая доля неправды, точнее – выдавания желаемого за действительное.

Дело в том, что нынешние наши национал-демократы слишком укоренены в агрессивной расистской и неонацистской среде (раньше было бы правильно сказать – наци-скинхедской, но мода на скинхедство уходит), которая является основой всего националистического движения. Оттого они не в силах осудить расистское насилие, оттого после их мирных акций аудитория не раз переходила к «прямому действию». Да и сами национал-демократические лидеры (по крайней мере, многие из них) слишком недавно отошли (если отошли) от куда более радикальных взглядов.

Но это, кажется, никому не мешает – им рады выдавать любые авансы в надежде, видимо, на грядущее исправление. Характерный пример – членство упомянутого Ильи Лазаренко в либеральной (!) фракции Гражданского совета. Может быть, авансы – это и неплохая стратегия, однако в данном случае они – слишком уж преждевременные. И не только потому, что национал-демократы не стали еще чем-то реально отдельным от агрессивного расистского и неонацистского большинства движения русских националистов, но и потому, что их просто очень мало. Сказанное выше о малой значимости лидеров политических националистических организаций приложимо к национал-демократам втройне: например, численность колонны будущей Национал-демократической партии на шествии 12 июня не превышала полусотни человек, и другие национал-демократы выглядят не лучше.

Может быть – и даже скорее всего – в будущем национал-демократические движение состоится, но сейчас оно – скорее проект, чем реальность. Тот же Навальный – почти идеальный образец национал-демократа – при всей своей популярности совершенно непопулярен именно как националист, что было наглядно продемонстрировано его одиночеством при участии в акциях типа «Хватит кормить Кавказ!» осенью 2011 года. И совершенно непонятно, чего ради оппозиционное движение должно воспринимать фантом национал-демократии как полноправного участника коалиции.

И все же националисты самых разных оттенков, несомненно, будут принимать участие и в осенних акциях оппозиции. И лидеры всяких оргкомитетов будут и дальше выдавать им «квоты», уклоняясь от обсуждения по существу тех проблем, которые вызывает само участие националистов. И главная из этих проблем – дальнейшая легитимация националистических идей и националистического языка в оппозиции и во власти (эти два процесса взаимосвязаны), а следовательно – и в обществе в целом.