От редакции. Накануне «Русского марша», который должен пройти по всей России 4 ноября, «Русский журнал» побеседовал с Александром Верховским, директором информационно-аналитического центра «Сова» о том, куда идет «русское движение».
* * *
Русский журнал: В этом году в шестой раз будет проводиться «Русский марш» - изменился ли к 2011 году состав участников, лозунги и цели «Русского марша»? К чему, так сказать, идет «Русский марш»?
Александр Верховский: Русский марш в разные годы был разным. И за исключением первого года, ни разу не был единым: все-таки в любом движении всегда немало разногласий. Иногда не удается преодолеть уже накопившуюся к очередному 4 ноября вражду, иногда идейные разногласия действительно велики, но не менее важными бывают разногласия в том, как соотноситься с властями в данный конкретный момент.
В результате мы видели уже все виды маршей – и почти единые разрешенные (2010), и разрешенные, но разделенные практически пополам (2009), и наполовину запрещенные, но все равно состоявшиеся (2008), и наконец, совсем запрещенные, но, опять же, состоявшиеся (2006). Во всех случаях самые заметные колонны – это ДПНИ Белова и СС Демушкина, то есть ультраправые, которые не любят называться национал-социалистами, и те, что прямо так себя и называют. Бывали исключения, но не принципиальные. Так, в 2007 колонну, сравнимую с ДПНИ, вело Национал-социалистическое общество (НСО), а в 2009 праздничный концерт отдельно от ДПНИ проводил «Русский образ».
Более умеренные националисты тоже участвовали в маршах 4 ноября. Но в очень небольшом числе. Например, иногда можно было видеть отдельную группу РОДа и оценить, сколько там человек. Собственно, в этом-то и есть главная проблема русского национализма – в нем ничтожно слабо умеренное крыло. Умеренное не в смысле меньшего расизма даже, а хотя бы в смысле отношения к насилию.
4 ноября – главный смотр сил. Сколько же марширующих? Зависит от текущей политической ситуации, от полиции и от погоды. Рекордное количество было достигнуто в Москве в прошлом году – 5,5 тысяч человек, по подсчетам наших сотрудников. Это куда больше, чем может собрать «Парнас», например, или даже Химкинский лес, потому-то и столько внимания к «русскому маршу» и националистам, но все равно для огромного мегаполиса это мало, очень мало. А в прочих митингах и маршах националистов участвуют в Москве не тысячи, а сотни.
С каждым годом зато увеличивалось количество городов, в которых в этот день националистам удавалось что-то провести. Рекорд, опять же, в прошлом году – три десятка городов. Количество участников в других городах, конечно, на порядок или два порядка ниже.
РЖ: Одним из наиболее заметных событий «националистической темы» было участие в митинге «Хватит кормить Кавказ» известного блогера и оппозиционера А. Навального. Хотя и раньше А. Навальный входил в оргкомитет «Русского марша» и в целом не скрывал свои националистические взгляды, его участие (а также В. Милова) в акции многими воспринялось с нескрываемым удивлением. Можно ли ожидать «прихода» к националистам других либералов? Можно ли ожидать окончательного перехода Навального в «правый», националистический лагерь?
А.В.: Во-первых, нежелательно, мне кажется, следовать самоназванию ультраправых и именовать их «правыми»: все-таки этот термин традиционно зарезервирован за другими политическим силами. Правые либералы и консерваторы в России существуют, но с организациями типа ДПНИ и мероприятиями типа «Русского марша» и «Манежки» предпочитают себя не связывать.
Во-вторых, исключения из этого правила – это не только Навальный, конечно, но они, эти исключения, так и не породили какого-то специфического крыла ни в либерально-демократическом секторе, ни в националистическом. Навальный и Милов на «русском марше» - гости. Другое дело, что националистические темы становятся в этом году чем-то почти обязательным для обдумывания нашими политиками. И как бы ни были сильны ограничения сверху, это со временем скажется.
В-третьих, власти своими чрезмерными или не соотнесенными с правом репрессиями дают повод разным, даже плохо совместимым, частям оппозиции объединяться как «потерпевшим». Политически это пока выгодно скорее ультраправым, так как помогает им (пусть не всем, но хотя бы части) легитимироваться в глазах «главной» оппозиции – либерально-демократической. И ультраправые изо всех сил стараются в этом направлении работать: сейчас от некоторых их них – и степень радикальности тут не играет роли – чаще можно услышать инвективы в адрес властей, чем в адрес «понаехавших» и т.п.
РЖ: В отличие от таких организаций, как общество «Память» и РНЕ, для которых был характерен имперский дискурс, современные русские националисты придерживаются ультраправых взглядов. ДПНИ, РОД, «Русский образ», «Русский вердикт», «Славянская сила» полностью отвергают имперский дискурс, склоняясь к требованию особых прав для русских. Остались ли среди националистов имперцы? Формулируют ли представители «ультраправого» авангарда какие-то требования политического устройства России?
А.В.: Да, начиная с создания ДПНИ, происходит серьезный поворот в русском национализме – от «имперства» или «цивилизационного национализма», то есть от претензий на уникальную миссию для уникальной державы, к обычному для сегодняшней Европы ультраправому мировоззрению, призывающему создать этнически гомогенное «национальное государство». Конечно, «имперцы» существуют все равно, и, более того, нет никакого раскола с ними. Вот, например, есть такое Русское имперское движение. И «Память» тоже никуда не делась, и все они теперь – союзники с теми же ДПНИ и СС.
Эти перемены – своего рода прогресс. Хотя все равно ультраправые остаются ретроградами по сути. Если «старые националисты» видели (и видят) идеалом романовскую или сталинскую империю, а то и Московское царство, то «новые» нашли идеал в этнически чистом national state, характерном для некоторых европейских стран между двумя мировыми войнами. Не говоря уж о том, что большинство участников всяких «русских маршей» больше заслуживают наименования неонаци, и их общественный идеал – тоже где-то позади.
Как я уже говорил, в последние два года ультраправые очень много говорят о демократии и даже о правах человека (хотя, как правило, просто не понимают, что это такое). Трудно только поверить, что они и вправду переменили точку зрения. Менее искушенные их лидеры и не могут толком замаскироваться: Дмитрий Демушкин осуждает власти за нарушения каких-то прав и свобод, но одновременно видит образец правления в Рамзане Кадырове.
РЖ: Как Вы оцениваете перспективу, согласно которой накануне выборов из среды националистов будут сепарировать «имперцев», которые сами должны выступать «за Кавказ». И эти «националисты-имперцы» должны будут как-то поучаствовать в легитимизации Путина?
А.В.: Нет, тут нечего «сепарировать». Если подобные манипуляции кто-то и будет проводить, в этом нет никакого смысла.
РЖ:В подавляющем большинстве «практикующие» русские националисты апеллируют именно к идеям неонацистского толка: «создания новой русской нации» путем «выдворения иммигрантов», «усмирения Кавказа» и «демонтажа нынешней российской государственности», упразднение национальных республик. Насколько распространение подобных настроений отражает их популярность в массовом сознании? Возможно ли в обозримом будущем оформление такого радиального дискурса в программе легальной политической партии (новосозданной или уже существующей)?
А.В.: Идеи этнической однородности могут быть популярны, хотя очень плохо отрефлексированы в массовом, да и в не массовом, сознании. Чаще всего наши постсоветские люди понимают этничность по крови и просто надеются как-то отделиться от «инородцев», а когда не знают, как это сделать, то опускают руки. Поскольку действительно реализовать идеи расовой чистоты в России весьма непросто, возникает странный феномен: движение русских националистов ощущает себя авангардом нации (в этническом и в гражданском смысле), базируется на популярнейших предрассудках, но не пользуется как движение сколько-нибудь существенной популярностью.
Сама же этническая тематика остается источником нервного напряжения, которое никто не может разрядить. Ни власти, ни ультраправые не предлагают ничего конструктивного. «Хватит кормить Кавказ» – откровенно популистская затея, но пока особой отдачи мы не видим, и это неудивительно: ну, допустим, хватит – а дальше что?..
К тому же, к властям доверие падает, но и ультраправые его не приобретают: да и как обыватель, пусть отягощенный ксенофобными предрассудками, может с доверием отнестись к движению, даже в лице умеренных лидеров не способному внятно отмежеваться от брутального насилия и политического терроризма. То есть, может, конечно, но только в, что называется, «революционной ситуации». А ее нет. (Отсюда логика дестабилизирующего террора, популярная среди части «автономных наци»: как и некоторые ультралевые в начале XX века, они верят, что так приблизят революцию, только на этот раз «белую».)
В обозримом будущем партию русских националистов не удастся создать не только из-за того, что этого не допустит Кремль, но из-за указанных собственных особенностей движения.
РЖ: Среди современных русских националистов наибольшим авторитетом пользуются «люди действия» и «мученики» за идею – например, Н.Тихонов, Е. Хасис, Р.Савченко. Все трое совершали преступления далеко не против мигрантов или представителей иноэтнических групп, все из них разделяли антивластные идеи. Возможно ли включение радикальными националистическими группами в число своих врагов представителей власти – правоохранителей и коррумпированных чиновников?
А.В.: Антирежимная (антисистемная в лексике самых радикальных персонажей) риторика, действительно, все более заметна у ультраправых. Есть немало манифестов, авторы которых призывают перестать тратить силы на убийства таджиков и сфокусироваться на «борьбе с системой», поскольку «таджиков всех все равно не перебьешь», а корень зла – во власти. И попытки так сфокусироваться были. Убит судья Чувашов (по доминирующей версии именно кем-то из неонаци), были еще нападения на сотрудников правоохранительных органов. Это не считая нападений на левых и антифашистов (как боевых, так и мирных).
Но «белыми героями» числятся не только Тихонов и Хасис, но и, например, Николай Королев, который организовал взрыв на Черкизовском рынке (ну, и еще ряд взрывов, кстати). Поскольку антиполицейская ненависть, конечно, сильна в молодежной ультраправой среде (а движение-то – по-прежнему молодежное по преимуществу и опирающееся именно на специфические субкультурные группы – скинхедов, наци-стрейт-эйджеров и т.д.), но суть этой среды, ее отличие, скажем, от ультралевой – именно в ненависти к этнически иным. И жертвами по-прежнему становятся преимущественно именно они.
И конечно, надо учитывать, что на строителя из Таджикистана гораздо легче напасть, чем на полицейского. И его гораздо легче найти, чем какого-то более конкретного врага.
РЖ: Многие известные блогеры-националисты (Е.Холмогоров, К.Крылов, В.Тор) не в состоянии объединить вокруг себя праворадикальную молодежь, реально готовую и способную на «действие» (типа участников банды Рыно-Скачевского или Молоткова). В какой степени «официальные националисты» являются реальными лидерами молодежи, реально способной на жестокие кровавые действия под националистическими лозунгами? Понимают ли «сетевые националисты» кого они вырастят своим дискурсом?
А.В.: Конечно, они не являются лидерами радикальной молодежи. И, думаю, не на их дискурсе вырастают новые Молотковы: у них другие тексты для чтения.
Иногда радикальная молодежь может прийти и на мероприятие, организуемое тем же РОД (Крылов, Тор, Холмогорова) – а потом пойти и побить кого-то, как было совсем недавно на Кутузовском.
РЖ: То, что многие представители «нового правого движения» демонстративно игнорируют авторитеты 1990-х гг., например, Д.Васильева, А.Баркашова, П.Хомякова, А.Севастьянова, является ли свидетельством полной бесконтрольности – даже «ветеранами» правого движения – молодых националистов?
А.В.: Такие ветераны, как Баркашов, - это уже история. Даже Хомяков становится постепенно историей, после того как сели его более боевитые соратники, вроде Мухачева (Флая). А авторитеты есть всегда. Просто нету общих авторитетов (и кажется, это не только к ультраправым относится).
К тому же, движение, в котором столь важен молодежный фактор, обречено на частую смену авторитетов. Что само по себе, впрочем, может пойти движению и на пользу.
Скорее, можно сказать, что наиболее видные фигуры каждого момента времени – именно из-за своей видности - как-то «вписываются» в легальную реальность, если даже изначально не очень были вписаны. И тем самым лишаются доверия значительной части молодых радикалов.
РЖ: Возможно ли объединение российских праворадикалов в крупную националистическую партию европейского типа?
Будет возможно, когда Кремль захочет или вынужден будет это допустить. А пока такой перспективы нет, нет и стимула преодолевать противоречия. Мы видели такую попытку в 2007 году, и «Великая Россия» перестала существовать немедленно после того, как стало ясно, что к выборам ее не допустят.
РЖ: Насколько максимально строгие приговоры убийцам Ю. Волкова и Е. Свиридова – следствие страха власти перед возможными выступлениями националистов? Можно ли говорить, что современная российская власть реально боится «правой толпы» или такие сроки – напротив, механизм предвыборного раскачивания идеологической лодки вправо?
А.В.: Трудно усомниться, что эти приговоры имеют политическую подоплеку. Если не в квалификации преступлений, то в строгости наказания. Хотя подельникам Черкесова, в отличие от него самого, и обвинение было предъявлено несообразное содеянному.
Ничего эти приговоры не «раскачают», но и не успокоят никого. Потому что никто другого и не ждал. Реальное же воздействие оказывают шаги, которые хоть в какой-то степени неожиданны.
РЖ: Пока спортивные, прежде всего футбольные фанатские объединения, занимают достаточно автономное положение в националистическом лагере. Включаясь в активное действие только по конкретным поводам, фанаты официально не консолидировались ни с одной существующей националистической организацией. Но информация о пострадавших в стычках с «условными мигрантами», как правило, сопровождаются информацией о том, что жертвы были болельщиками того или иного футбольного клуба. Это заведомое желание завлечь фанатов в националистический лагерь?
А.В.: «Фанатские объединения» - это эвфемизм. Речь идет о группировках футбольных хулиганов (так их обычно и называют в Европе), а не просто о клубах болельщиков. «Хулз» всегда относились к ультраправым подозрительно. Имеется в виду – в целом, поскольку на личном уровне пересечений много, конечно. Лидеры «хулз» стремятся сохранить эту дистанцию, но срабатывает это не всегда, как мы видели в декабре. Впрочем, после декабря срабатывало же.
Нападения организованных групп молодых людей северокавказского происхождения на «хулз» вряд ли надо объяснять конспирологически. Просто в массовом сознании поставлен чуть ли не знак равенства между понятиями «фанат» и «русский националист». Эти группы хотели бы атаковать последних, но как их вычленить? А вот фанатов вычленить легко.
Вообще, надо признать, что пока организованное насилие, мотивированное именно националистическими соображениями (а не только хулиганскими), со стороны выходцев с Северного Кавказа сравнительно мало заметно. Если оно реально, а не только медийно, вырастет, это неизбежно повлечет раскручивание спирали уличного насилия. И вряд ли власти могут быть заинтересованы в такой явной дестабилизации ситуации.
