От черносотенства до «джихада ИНН»

Мы публикуем рецензию Александра Верховского на книгу Виктора Шнирельмана «Колено Даново: Эсхатология и антисемитизм в современной России» (М.: ББИ, 2017).


Виктор Шнирельман – один из разработчиков понятия «цивилизационный национализм», удачно охватывающего многие идейные искания в современной России вообще и в Русской православной церкви в частности. Суть «цивилизационного национализма» – в формировании самоидентификации не через или не только через этничность, язык, государство, политические союзы, контролируемые территории и т.д., как то свойственно другим формам национализма, но в первую очередь через синтетический образ России как ядра особой великой культуры или цивилизации (или просто прямо являющейся такой цивилизацией), одушевленной высокими целями (в разных версиях – разными) и находящейся в глобальном и долговременном противостоянии с Западом.

Это представление само по себе может существовать в разных вариантах, в зависимости от того, как определять «нашу» цивилизацию. Понятно, что руководство РПЦ определяет ее через религию. Но какие из этого следуют выводы, например, насколько противостояние с противником должно быть острым, – зависит, конечно, от интерпретаций религиозной традиции.

Люди, эсхатологически настроенные, по понятным причинам, радикальны: мыслят противостояние не иначе как Армагеддоном, в Писании и Предании, особенно – в Апокалипсисе, да и вообще везде, вычитывают знаки и указания, подтверждающие их собственное, иногда – экзотическое, видение истории и современности, и могут слишком далеко зайти по меркам своего консервативного окружения. Так, Нилуса изгнали из Оптиной пустыни за слишком радикальные призывы. Вот о таких людях и написал Виктор Шнирельман свою книгу. И еще о том, как складываются их идеи, и почему они никак не обходятся без антисемитизма.

Думаю, речь идет о людях искренних. Как-то в центре Москвы я слушал очень эмоциональную проповедь одного батюшки, который объяснял, как надо готовиться к Армагеддону и особенно важно и сложно подготовиться не к самопожертвованию даже, а к тому, чтобы убивать врагов, тех же евреев, и в том числе детей. Это же очень трудно, говорил он, – убивать детей, но надо, иначе не будет выполнена воля Божия.

А с другой стороны, всем этим искренним людям нужно чем-то эмоционально поддерживать уверенность в их сложных эсхатологических построениях. Для этого годятся многочисленные повседневные чудеса, и в них в соответствующих церковных кругах нет недостатка. Но годится и повседневно применяемый конспирологический подход. Его легко проследить в дореволюционных источниках, но и многим советским людям он был отнюдь не чужд, и при приходе их в Церковь никуда не делся. А где конспирология, там и антисемитизм. Отчасти просто по церковной традиции, но и от того, что из теорий «еврейского заговора» родилась вся современная конспирология, и схемы используются все те же.

Кто-то в РПЦ обижается на обвинения в антисемитизме, кто-то скорее гордится. Интересно бы, правда, понять, насколько антисемитизм важен на уровне чувств, а насколько это просто старый инструментарий для выражения эсхатологических эмоций и соответствующих политических взглядов.

Впрочем, автор ссылается на Андрея Десницкого, который утверждает, что в РПЦ антилиберализм и антивестернизм вытесняют антисемитизм. Конечно, и не только в РПЦ. Это все тот же цивилизационный национализм, как в православном, так и в светском варианте, но просто более обдуманный, лучше проговоренный и не использующий старый инструментарий автоматически. Здесь, помимо церковного истеблишмента, можно обратить внимание на целый ряд авторов: Шнирельман выделяет Холмогорова, Аверьянова и Малера.

Книгу свою автор начинает с анализа роли «Апокалипсиса» в формировании средневекового антисемитизма, подчеркивает, что в современной Церкви нет ясного общего понимания этого текста, в частности – в части роли евреев в сюжете, но нет и желания ясного понимания достичь. В принципе, такой подход для Церкви совсем нередок: нельзя непротиворечиво увязать все древние высказывания, в том числе – наиболее выдающихся богословов первых веков христианства. Зато накоплен немалый инструментарий для любых трактовок, в том числе – радикальных.

Собиранием и систематизацией эсхатологической мысли, чаще всего – антисемитской, занимались разные кружки в позднесоветское и раннее постсоветское время. Это было (да и остается) характерно как для монашеских кругов, так и для ориентирующихся на них групп верующих, в том числе – для создаваемых ими политических групп. Легко вспомнить – и автор вспоминает – активных на этой ниве мирян и клириков РПЦ (как Александр Шаргунов, Олег Стеняев или Александр Круглов), и конечно митр. Иоанна (Снычева), не забывает и РПЦЗ, и «катакомбников», и заметные новые религии 1990-х – Белое братство, «богородичников», «виссарионовцев». Также автор посвящает целую главу переизданиям дореволюционных трудов, эсхатологических и/или антисемитских, и изданию новых, впрочем, лишь перепевающих старые. Другая глава посвящена националистическим изданиям 1990-х – «Земщине», «Русскому вестнику» и «Дню», уделявшим значительное внимание эсхатологическим настроениям и идеям. Но все это, замечу, было слишком ретроспективно, напоминало какой-то конструктор из отсылок к предреволюционным идеям, тем или иным версиям европейского фашизма и лишь иногда – иным западным источникам. И эта обращенность в прошлое была характерна почти для всех антилиберальных движений 1990-х.

Зато уже тогда была четко разработана содержательная связь русского национализма с православной эсхатологией. Нет, она была не только в антисемитизме, важном тогда для обоих течений. Дело еще в том, что в русской традиции «Третьему Риму» отводилось место последнего бастиона в борьбе с апостасией, так что позже к России (вариант – к ее царю), стало применяться новозаветное понятие «удерживающий» (мир от падения). Миссия «удерживающего», обязанного, естественно, блюсти свою чистоту (религиозную, расовую или какую-то более сложно определяемую), – идеальная основа для цивилизационного национализма. Нечего и говорить, как полезна была эта идея для попыток оживить православный монархизм, доходящий до «царебожничества».

Более актуальная эсхатология была занесена в постсоветскую Россию из Греции. Не только в том смысле, что на уровне текстов многое держится на старце Паисии Святогорце и иных афонских авторитетах. Саму тему борьбы с сатанинскими штрих-кодами, из чего потом выросла борьба с ИНН и новыми паспортами, привез из Греции именно в конце 1990-х о. Тихон Шевкунов. Хотя немалую роль сыграл тогда и помощник (и де факто соавтор) митр. Иоанна Константин Душенов.

Именно на рубеже веков возникает по-настоящему мощное движение, основанное не только на пережевывании старых пророчеств, но на классическом для фундаменталистских движений эмоциональном реагировании на модернизацию, которая в данном случае понималась как глобализация, в частности – в ее технических аспектах. Борцы с ИНН легко осваивали разные смежные темы - от давнего «календарного спора» до мечты о канонизации Распутина, - но мощь движению придавало именно сочетание современности, то есть реагирования на современность, и определенной конкретности и понятности в требованиях. Один из их же лидеров, но сравнительно умеренный, назвал тогда движение «джихадом ИНН».

В начале XXI века некоторые наблюдатели говорили даже об угрозе церковного раскола. Руководству РПЦ, во многом благодаря о. Тихону Шевкунову, сменившему сторону баррикад, удалось остановить «джихад ИНН», а потом и загнать его обратно в сравнительно узкие околомонастырские круги, которым эсхатологические настроения всегда в той или иной степени присущи. Но несколько лет мы были свидетелями реального эсхатологического движения, которое на уговоры богословов, что нет ничего такого уж явно сатанинского в штрих-кодах, отвечало по-своему убедительно: «мы, рядовые прихожане православных храмов, в силу духовной немощи своей продолжаем испытывать отвращение и унижение из-за навязываемых нам “чисел зверя” и “цифровых имен” и нуждаемся в защите наших реальных, а не идеализируемых, духовных потребностей».

Шнирельман не так подробно рассказывает эту историю, ей отведен полностью лишь один параграф. Возможно, потому, что он фокусируется на более интеллектуальных авторах, больше на книгах, чем на сайтах. Шевкунов фигурирует больше как исторический ревизионист (а вообще, историческому ревизионизму посвящена целая глава), отчасти вдохновленный эсхатологическими построениями (с его фильмом о Византии и более поздними официозными историческими выставками), а не как ключевая фигура рубежа веков. Автор описывает богословскую конференцию 2005 года, посвященную проблемам эсхатологии, но акценты и умолчания этой конференции остаются непонятными, если не учитывать, что она просто задним числом подводила итог предыдущим бурным дискуссиям.

Но отзвуки «джихада ИНН» слышны до сих пор, и автор перечисляет конференции православных антиглобалистов последних лет. Он также уделяет много внимания тем, кто был заметен как автор, а часто заодно – как политический активист, и в новом веке – Олегу Платонову, Михаилу Назарову и т.д. Впрочем, вообще трудно вспомнить сколько-то заметного в фундаменталистских или близких к ним кругах человека, который не был бы представлен в этой книге. Если вам совершенно неинтересны эсхатологические идеи, то книга важна уже хотя бы этим.

Но самому Шнирельману важны именно идеи, и книга скорее про приключения идей, а не авторов. Интересно же, например, почему никак не утрачивает актуальность антисемитизм, хотя в массовой ксенофобии он давно отошел на второй, если не на третий план. Автор предполагает, что эсхатология сохраняет свою притягательность в значительной степени потому, что ее инструментарий обладает большой объяснительной силой, столь нужной людям для ориентации в меняющемся обществе (и мире) и для обоснования своего внутреннего сопротивления этим переменам. Как уже говорилось, антисемитизм как часть этого инструментария практически неизбежен. Но даже наиболее модернизированные из описанных в книге формы эсхатологических построений, избегающие опираться на антисемитизм, все равно провоцируют те или иные формы ксенофобии вообще и антисемитизма в частности.