В апрельском номере журнала «Октябрь» была опубликована статья Александра Верховского "Поражение в правах", посвященная анализу концепции РПЦ по вопросам «достоинства, свободы и прав человека».
Руководство Русской православной церкви в последние годы все активнее высказывается на самые разные общественные темы, даже на сугубо политические, хотя от того, чтобы однозначно занимать какую-то сторону в партийных конфликтах, все-таки уклоняется (что мы видели недавно на примере заявлений патриарха Кирилла по поводу протестных митингов).
Задача РПЦ, как и любой серьезной организации, – максимально увеличить свое влияние, что в данном случае предполагает способствовать сдвигу общества от нынешнего весьма секулярного состояния к состоянию более традиционному, в котором и Церковь снова стала бы действительно влиятельным институтом.
Чтобы достичь этой цели, церковные лидеры по мере возможности стараются выступать по всем важным темам, точнее – переводить на свой язык все значимые общественные проблемы. Ведь продвижение своего языка, своей системы понятий – важнейший инструмент влияния. Это в полной мере относится к одному из самых главных понятий современного социального и политического языка – правам человека. Понимание прав человека в РПЦ весьма своеобразно и, следовательно, заслуживает внимания. Между тем “Основы учения Русской Православной Церкви о достоинстве, свободе и правах человека”, принятые еще в 2008 году, до сих пор почти не обсуждались по существу.
Не следовало, конечно, ожидать от традиционалистской религиозной организации, по крайней мере подозрительно относящейся к модернизации общества, полного приятия современных представлений о правах человека. “Основы” написаны с позиций представления о единственно верном учении – православии.
Соответственно, тем, кто не готов разделить православное миропонимание, не следует вступать в богословскую полемику об основаниях позиции РПЦ. Часто встречающиеся во внецерковной полемике упреки в адрес тех или иных православных деятелей, что они неверно понимают заветы Христа, неуместны. Но два замечания, касающиеся вероучительной основы обсуждаемого текста, сделать все-таки необходимо.
Во-первых, “Основы” базируются на постулате, что человеческое достоинство не распространяется на искажения, возникшие в человеческой природе в результате грехопадения. Эта мысль многократно повторяется и далее: человеческое достоинство возможно только без греха. Но сама Церковь никого не считает безгрешным, так что выходит: если права человека неотделимы от человеческого достоинства, а последнее увязано с безгрешностью, то оные права попросту никому не присущи. Тут возникает действительно радикальное противоречие с классической, назовем ее так, доктриной прав человека, согласно которой они присущи именно любому.
Но в реальности редкий христианин станет утверждать, что грешник лишен человеческого достоинства. И вряд ли кто-то будет настаивать, что достоинство обратно пропорционально греховности: тогда пришлось бы “вычислять” объем прав для каждого в каждый момент его жизни. Единственный способ уклониться от этой нерешаемой задачи – согласиться, что какой-то минимум прав должен быть у каждого, даже у самого недостойного. И “Основы”, вопреки собственному основному тезису, с этим, кажется, согласны: “нравственно недостойная жизнь онтологически не разрушает богоданного достоинства”.
Что же является этим минимальным объемом прав человека? Сторонники разных концептуальных подходов среди правозащитников предлагают разные ответы. Если бы “Основы” сформулировали свой минимум, обсуждать различия церковного и иных подходов было бы легче. Но авторы “Основ” этого не сделали и вообще, кажется, не заметили внутреннего противоречия в тексте.
Во-вторых, “Основы” сравнивают права человека не прямо с библейскими заповедями, а с “традиционной моралью”, предположительно на них основанной. И в этом Церковь явно идет на компромисс со светским обществом, подменяя собственно религиозный взгляд моральным консерватизмом, который может иметь самые разные, а не только христианские основания. Такой компромисс – выигрышный для продвижения своих взглядов, но скорее проигрышный для их понимания и обсуждения.
“Традиционная мораль” не является твердым основанием, поскольку этот термин в принципе не описывает хоть сколько-то однозначно понимаемый нравственный кодекс. Разные группы людей понимают “традиционную мораль” по-разному, причем не только в отдаленных друг от друга культурных ареалах, но и в пределах одной культурной парадигмы, в том числе и русской православной (достаточно сравнить, например, отношение к телесным наказаниям сейчас и пару веков назад). Ввиду этой неопределенности предлагаемый “Основами” теоретический базис для прав человека не может функционировать в качестве такового (не говоря уже о том, что нормы “традиционной морали” в глазах многих граждан могут не совпадать с их нравственными выводами из Евангелия).
Таким образом, внешний по отношению к Церкви взгляд натыкается на серьезные проблемы в самих основах церковной позиции. Это затрудняет обсуждение различий церковного и классического понимания прав человека, но обсуждения этого все равно не миновать, так что хотя бы основные моменты различия указать следует.
Классическая концепция прав человека основана на приоритете свободы индивида, понимаемой как свобода выбора, в том числе и нравственного. Церковь напоминает, что для нее существует и другое понимание свободы – “свободы от греха” и эта свобода выше свободы выбора. Радует, что “Основы” различают два христианских понимания свободы, так как это позволяет авторам выстроить, а читателям увидеть очень ясные ценностные приоритеты: чистота вероучения – свобода от греха – нравственность образуют высший ряд, а свобода выбора и права человека – низший. Гармония понимается как признание этой иерархии, причем не только в богословском, но и в социальном плане. И тут мы видим противопоставление идеализированного традиционного общества и реального современного социума. Церковь – на стороне первого, и в этом смысле она непримиримый политический противник либералов и правозащитников.
Но Церковь живет и действует в современном мире, и Россия – не вполне, но уже достаточно модернизированная страна. Соответственно, перед РПЦ стоит задача адаптировать свою доктрину к деятельности в современном обществе. А пока “Основы” только максималистски напоминают, что общественные механизмы не способны истребить зло, ибо оно коренится в грехе, но забывают добавить, что и Церковь не в состоянии совершить такое чудо. Конечно, если бы со злом можно было успешно бороться и без общественных механизмов, тогда надобность создавать такой, как права человека, отпала бы сама собой… Увы, реальность не такова (в том числе, кстати, и с христианской точки зрения).
Более конструктивным для Церкви – как с точки зрения разумного диалога с обществом, так и с точки зрения собственной практики, – было бы признать продуктивность общественных механизмов, построенных не на православной ценностной основе, и тем сделать более эффективным собственное участие в их формировании. “Основы” пытаются делать какие-то шаги в эту сторону, но слишком робкие. К тому же представление о сфере применимости понятия “права человека” у авторов “Основ” (как и у многих наших граждан, впрочем) довольно смутные. Создается впечатление, что они путают их с социальной активностью в целом: это видно уже по предлагаемому пестрому списку “правозащитных трудов” Церкви.
Конструктивности подхода мешает и то, что Церковь воспринимает светскую среду как агрессивную, а себя – как жертву давления, что может пониматься и как правозащитная проблема (кстати, среди сторонников секуляризма распространено симметричное представление об РПЦ). “Основы” констатируют: “Христиане оказываются в условиях, когда общественные и государственные структуры могут принуждать, а зачастую уже принуждают их мыслить и поступать вопреки Божиим заповедям”.
Да, на уровне поведения такой конфликт вполне возможен, если руководствоваться традиционным пониманием заповедей. И с этим ничего нельзя поделать, так как проблема интерпретации заповедей находится в сфере внутриконфессиональной дискуссии: общество не вправе ничего тут навязывать ни Церкви, ни верующим. Общественное – тем более государственное! – регулирование может относиться только к вопросам, выходящим за церковные рамки. Нет сомнений, что сейчас попытка последовать заповеди и побить камнями блудницу приведет побивающих в тюрьму. Такие прецеденты неизвестны, но вот, например, православные противники ИНН (они, естественно, тоже понимали свой протест как следование заповеди) уже столкнулись с определенными ограничениями, установленными государством. Проблема еще и в том, что те православные, кто сталкивается с такого рода внешним принуждением, не склонны рассматривать свои моральные и иные нормы как внутриобщинные, они-то их видят как универсальные.
Эта коллизия общегражданских и общинных норм известна вовсе не только на примере России и РПЦ. Очевидно, что никакое общество не может принимать любые “комплекты” норм как равно приемлемые, с этим, конечно, согласна и сама РПЦ. Это в ее интересах предложить свой вариант решения коллизии, но она пока не может этого сделать, если не считать рассуждений о приоритетах “традиционных” религий и “традиционной” морали, просто неприменимых в отсутствие критериев такой “традиционности”. В отсутствие ясной концепции церковное руководство может опираться только на яркие и популистские примеры, отсюда, видимо, и постоянное, просто-таки навязчивое обращение к теме гомосексуальности.
Другой пример явной недоработанности “Основ” – само понятие “принуждение мыслить”, использованное в приведенной выше цитате. Такое принуждение – явление не из области права и прав человека. Любой человек испытывает определенное давление со стороны общества, СМИ, шоу-бизнеса и так далее, и нет сомнений, что верующие в секуляризованном обществе сталкиваются со специфическими именно для них формами давления окружающей среды. Но никакого государственного принуждения мыслить так или эдак просто не существует.
В принципе, проблему давления на сознание меньшинства можно, конечно, попытаться концептуализировать как правозащитную, но только на основе левой по своей природе концепции “коллективных прав”, ссылка на которую в “Основах” имеется. Впрочем, и такой попытки со стороны РПЦ нет. Дело в том, что “Основы” вовсе никакой концепции прав человека не следуют, поскольку написаны людьми, которые в эти концепции не вникали и потому свое понимание прав человека строят скорее интуитивно. В частности, они явно путают право человека на некий тип поведения с моральным одобрением или поощрением этих действий со стороны общества или государства или хотя бы с терпимостью к такому поведению. К сожалению, тот факт, что отсутствие законодательного запрета какого-то зла не есть государственная поддержка этого зла и не есть право человека, многократно игнорируется в “Основах”. Вероятно, это связано с глубоко ошибочным пониманием прав человека не как совокупности конкретных базовых прав, а как совокупности всего, что не запрещено законом. Простейший пример этой логической ошибки: закон не запрещает изменять супругу, но права человека на супружескую измену не существует, и государство такую практику никак не поддерживает.
Но есть тема, относящаяся к давлению светского общества на религиозные меньшинства и, несомненно, являющаяся правозащитной, – это тема свободы слова: Церковь признает свободу совести, но беспокоится, как бы представления о “религиозной нейтральности государства и общества” не помешали ей “обличать заблуждения”. (В данном случае РПЦ ведет себя как типичное меньшинство, а не как “Церковь большинства”, и это показывает адекватное понимание своего места в обществе.) В принципе, именно нейтральные в религиозном смысле государство и общество не будут мешать кому бы то ни было что бы то ни было обличать. Но идеальная нейтральность на практике недостижима, и в современном мире все чаще возникают коллизии между моральным обличением и нарушением представлений о толерантности.
Увы, как раз эта интересная тема в “Основах” лишь слегка задета. С одной стороны, подчеркивается необходимость обличения пороков, с другой – формулируется требование соблюдения толерантности, причем на основе приоритета групповых, а не индивидуальных ценностей: “Право на самовыражение отдельной личности или групп людей не должно осуществляться в формах, оскорбительных для убеждений и образа жизни других членов общества. При этом должен соблюдаться один из основных принципов общежития – взаимное уважение различных мировоззренческих групп”. Трудно сказать, всерьез ли тут говорится о равной защите каких угодно “мировоззренческих групп”, но примечательно, что сам тезис выражен неясно: “не должно” означает утверждение моральной поведенческой нормы или предложение законодательного запрета? А ведь для темы прав человека как раз это принципиально важно: не все противоправно, что отрицательно оценивается с нравственной точки зрения.
Принципиальное решение упомянутой коллизии обличения и толерантности, как кажется, возможно только при внятном различении поведения разрешенного (не преследуемого государством) и желательного, морального (по мнению большинства в обществе). Если бы закон не запрещал людям и ассоциациям сколь угодно резко критиковать друг друга, но только до определенного предела, не допуская призывов к дискриминации и тем более к насилию, то уже внутри этой рамки общество могло бы рекомендовать ограничивать критику приличными и неоскорбительными формами. РПЦ в такой ситуации, вероятно, выбрала бы уважение к другим “традиционным религиям” и поношение, например, гей-культуры, и этот ее выбор кто-то мог бы одобрить, а кто-то – осудить, но никто не мог бы запретить.
В ряде других аспектов текст “Основ” тоже производит впечатление предварительного. Например, совершенно не вписывается в контекст абзац про ценность любви к Отечеству. Непонятно, как может быть реализовано предложение о законодательной защите святынь (сверх той защиты, что уже есть в российском законодательстве). С момента публикации документа прошло несколько лет, а ясность так и не была внесена, хотя патриарх Кирилл и особенно протоиерей Всеволод Чаплин не раз выступали на эти темы.
Неудивительно, что “Основы” так и не стали отправной точкой общественной дискуссии: если само церковное руководство не готово по тем или иным причинам развивать предложенную концепцию, никто не будет принимать ее достаточно всерьез. Но одновременно можно видеть, что правозащитный дискурс и отчасти (пока в очень малой степени) правозащитная практика проникают внутрь церковной ограды. Видимо, в современном мире это просто неотвратимо. А это значит, что к задаче осознать и сформулировать свое понимание прав человека Церкви придется все-таки рано или поздно обратиться всерьез.
