Мониторинг дискурса межэтнических отношений в Краснодарском крае. Декабрь 2002 г. - февраль 2003 г. Академический дискурс

Краевая академическая среда (поле, дискурс) оперирует системами описания "этнического", при котором, создавая "этносы", она утверждает об их длительном, чуть ли не извечном существовании. Этнографы, социологи, политологи легко меняют местами такие понятия как "этнос", "народ", "этнокультурная общность" и т.д. При этом никто, практически, не уточняет, что он имеет в виду под этими терминами, ведь только концепций "этносов" в советской науке существовало несколько: С.М. Широкогорова, Л.Н. Гумилева, Ю.В. Бромлея, С.А. Арутюнова, В.И. Козлова, М.В. Крюкова и т.д. Цель нашего мониторинга заключается в стремлении показать, что приписывание по "этническому" признаку "статичных" параметров социальным группам и нереальным объединениям (например, мигранты) приводит, во-первых, к закреплению "этническо-эволюционной" парадигмы в умах подрастающего поколения, а, во-вторых, к появлению дискриминационных практик

По результатам первого мониторинга наши коллеги-социологи из КубГУ очень болезненно восприняли замечания в свой адрес, особенно, "возмутила" их фраза: "Данные взгляды (имелась в виду риторика Языка Вражды) продуцируются на студенческую аудиторию, формируя ксенофобный дискурс". Почему-то это предложение было определено как "клевета" на учебный процесс отделения. Хотелось бы заметить, что проанализированная монография самими авторами определена как "Учебное пособие". Но целью нашего мониторинга не было сведение каких-либо счетов с отделением социологии, ведь и противостояния никакого нет. Преодоление этноцентричного мышления, снятие "ксенофобной" риторики через раскрытие конструктивистской модели формирования этничности (в том числе анализ влияния на данный процесс академической среды) - вот задача, стоящая перед нами.

В декабре 2002 в Кубанском государственном университете состоялось две защиты кандидатских диссертаций по освещаемой проблематике.

Первая из них - работа Виктории Симоненко "Месхетинские турки: историческая судьба и проблемы культурной адаптации", выдвигавшаяся на соискание ученой степени кандидата исторических наук.

Беда, а не вина, автора в том, что она находится под влиянием позитивистского дискурса, доминирующего в российской социальной науке, в рамках которого бытует представление о существовании объекта научного познания независимо от познающего субъекта. В ее случае проявлением такого "плена", зависимости от академического "поля" являются употребление таких терминов и утверждений как: проживание на территории края "более 100 наций, народностей, этнических групп", "мигранты-неславяне", "компактное проживание" [с. 4]. В то же время, автор даже в рамках этой парадигмы ощущает расплывчатость, "нечеткость" границ изучаемого объекта, называя его то "этнокультурная общность", то "народ" [с. 5], то "этнос" [с. 156]. Примордиалистские постулаты постоянно "выползают на поверхность", проявляясь, например, в рассуждениях об "исторической родине", "национальном очаге - месте, где их (народов - В.К.) большая часть живет компактно, в качестве коренного народа" [с. 3]. Приверженность, или скорее даже лояльность данной идеологии утверждаются в разделе "Методологическая основа", где как "Отче наш" повторяются "заученные" понятия: "принцип историзма, научной объективности, а также системный подход" [с.19]. "Объективизация" заявляется и в аспекте изучения самосознания, где автор оперирует заимствованными у З. В. Сикевич "основными эмпирическими индикаторами": этническая идентификация, включающая представление об этноконсолидирующих и этнодифференцирующих признаках (внешность, территория, язык, религия); национальный характер на уровне системы модальных автостереотипов и т.д. Но даже в рамках "научной объективности" автор не всегда последователен.

Виктория, пытаясь "объективно" оценить этнокультурные процессы, проходящие в среде турок-месхетинцев, нередко противоречит сама себе. В параграфе 1 главы 1 "Ценностные ориентации месхетинских турок и их влияние на процессы адаптации" она приводит полученные в ходе соцопросов данные, что "для большинства месхетинских турок характерна позитивная этническая идентичность. Позитивная этническая идентичность представляет такой баланс толерантности по отношению к собственной и другим этническим группам, который позволяет рассматривать ее, с одной стороны, как условие самостоятельного и стабильного существования этнической группы, с другой - как условие мирного межкультурного взаимодействия в полиэтничном мире" [с.112]. По мнению автора, туркам не характерны отклонения от нормы: "этноэгоизм", "этнонигилизм", "этническая индифферентность", "этноизоляционизм", "национальный фанатизм", приводящие к разным формам этнической нетерпимости [с. 112-113]. На с. 115 автор приводит итоги анкетирования, согласно которым 77 % турок готовы иметь дело с представителями другого народа, а 60,5 % полагают, что "настоящая дружба не зависит от национальности... 82 % турок считают, что всегда находят возможность мирно договориться в межнациональном споре... 59 % готовы уважать язык и культуру других народов. Турки рассматривают себя как народ открытый (44,8 %), осторожный (43,1 %)". Но тут же на этой же странице следует вывод, опровергающий цифры: "Северокавказские этносоциальные системы, в том числе и турки, больше закрыты для внешних влияний, чем открыты. Даже, несмотря на устойчивые и нередко интенсивные контакты с другими культурами, кавказцы скорее стремятся приспособить к себе и ближнюю, и дальнюю среду, чем меняются сами... Турки, будучи дисперсно расселенными, вместе с тем жестко замкнули свою общину, в которой можно увидеть тенденцию к архаизации этого социального института. Под влиянием установки на временное пребывание на Северном Кавказе всякие межэтнические контакты турок-месхетинцев с местным населением сводятся к минимуму и ограничиваются сферой производства". (Парадокс!? Ведь, вроде бы, авторский материал свидетельствует о другом. А кто такие кавказцы?) Вывод, заключающий данный параграф, гласит, что имеется тенденция к замыканию турецкой общины, сами турки чувствуют себя "чужаками", рассматривают Краснодарский край как временное место жительства. В то же время присутствуют утверждения автора о быстрой и благополучной адаптации детей, которые родились на территории края; об успешной адаптации школьников-турок [с.121]. Оценивая политику краевых властей, диссертант с одной стороны дублирует сложившиеся клише: "Массовый приток переселенцев (независимо от национальности) на территорию Северного Кавказа и Краснодарского края в частности создает здесь комплекс серьезных социально-экономических проблем". С другой же стороны - развенчивает заявление властей, "что месхетинские турки специально поселились в стратегически важных приморских районах края, который занимает особое положение в России". Симоненко пишет: "Но тем самым местные власти забывают о ранее проживающих в этих районах греках и крымских татарах, массово уезжавших в 80-х гг. и продававших свои дома прибывшим месхетинским туркам. Так что никакого "специального" заселения стратегически важных районов не было". Амбивалентность позиции автора прослеживается и далее. "Поэтому действия местных властей, направленные на ограничения возможностей регистрации, являются, строго говоря, незаконными с правовой точки зрения. Одновременно с этим местные власти можно понять. Причина в том, что зарегистрированный человек имеет все права наряду с гражданами РФ (а это вопросы и жилья, и пенсии, и образования, и социального обеспечения). Мигранты, прибывающие на территорию России, те же пенсионеры, они получают пенсию, и это дополнительная нагрузка на местный бюджет. С юридической же точки зрения действия местных властей незаконны".

В то же время, Симоненко высказывает и точную оценку политики краевых властей: "Создается впечатление, что краевые власти через подконтрольные средства массовой информации намеренно искажают все, что связано с турками-месхетинцами, и показывают их в негативном виде. Краевая пресса формирует, в основном, негативный образ месхетинских турок: они имеют криминальные наклонности; воруют, насилуют, занимаются наркобизнесом; у них довольно низкая культура: грубые, ленивые, наглые, агрессивные, неблагодарные, грязные, многодетные и т.д.; они не уважают местные законы, специально не учат русский язык; намеренно заселили стратегически важные районы, пытаясь с помощью Турции вытеснить "коренное население"; требуют отдельных школ, кладбищ, хотят построить мечети. Массовое переселение турок, по мнению краевой прессы, вызвало рост цен на жилье, ухудшение санитарно-эпидемиологической обстановки в станицах. Краевые периодические издания стараются укрепить в среде местного населения мнение, что социальные проблемы обостряются именно в результате избыточной миграции на территорию Кубани, говорят даже об "освоении инородцами славянских земель". Понятие "мигрант" и этнонимы "армянин", "турок-месхетинец", "курд" стремятся в обыденном сознании тесно связать. Официальная пресса отмечает, что мигранты - неславяне из Закавказья и республик Северного Кавказа, поселяющиеся в Краснодарском крае, ориентированы обычно на безусловное доминирование в этнических контактах с русскими. Для русских же является привычным принятие такого стиля взаимодействия. Единственной силой, оказывающей сопротивление попыткам установить "доминирование кавказцев", являются казачьи организации. Политику местных властей активно поддерживает казачество, которое пропагандирует лозунги очищения Кубани от инородцев и проявляет нетерпимость к "чужакам". Их проживание местные власти и казачество рассматривают как причину социально-экономических трудностей. Казачьи объединения постоянно устраивают массовые проверки "паспортного режима", сходы, митинги, на которых требуют выселения меньшинств. Активисты местных движений выражают беспокойство по поводу будущего численного доминирования турок в ряде районов края, говорят о необходимости "превентивных" действий по их выселению" [с.133]. Критика мигрантофобии и ксенофобии краевых властей и СМИ, справедливый скепсис по отношению к статистическим цифрам удивительным образом сочетается с эссенциалистской риторикой ("Культурные различия между месхетинскими турками и основной частью населения Краснодарского края несомненно существуют") и манипуляцией тех же цифр в виде процентов от нескольких сотен опрошенных. Создается впечатление, что диссертант оказался "в плену" краевого академического антитурецкого дискурса: полученные ею данные расходятся с некоторыми утверждениями, например, о культурной несовместимости и проблемах адаптации турок в крае. Диссертация как квалификационная работа направлена на определенное научное сообщество (диссертационный совет, оппоненты и т.д.), поэтому Виктория повторяет устоявшиеся клише и стереотипы. В российской науке такой феномен уже находится в фокусе внимания обществоведов, которые определяют его как "нечаянный расизм". Феномен заключается в негативном отношении к идеям о физической и психической неполноценности человеческих рас, о генетической предопределенности подчиненности одних рас и доминирующего положения других. Но эти "либеральные / демократические" взгляды сочетаются с эссенциалисткой риторикой о "коренном" и "пришлом" населении, "несовместимости культур" и т.д. В то же время в "Заключении" Симоненко указывает на неустойчивость этнического самосознания турок, зависящего от ситуативного аспекта, что свидетельствует о конструировании данной общности людей в этническую группу в 19-20 веках.

Лояльность, продемонстрированная Викторией Симоненко, получила положительный отклик в рецензиях и отзывах на диссертацию, да и защита прошла успешно. В отзыве М.В. Саввы, известного "кубанского" специалиста по "межнациональным отношениям", подчеркивается "значимость методологического аспекта представленной работы, поскольку исследование исторических предпосылок культурной адаптации актуально не только в отношении турок-месхетинцев. В России, и в том числе в Краснодарском крае, присутствует несколько так называемых "новых диаспор", испытывающих адаптационные трудности". Также положительно оценил работу и оппонент Н.Ф. Бугай: "Несомненно, имеют большую ценность проведенные диссертантом социологические опросы турок-месхетинцев, что, разумеется, позволяет достоверно толковать вопрос о положении турок-месхетинцев в обществе, их характере, обычаях, традициях, перспективе развития отношений с другими народами и возможностях взаимодействия". Как видно, подразумевается "объективность" существования и "национального характера", и "отношений между народами". Примордиалистские положения получили одобрение и в отзыве отдела Кавказа Института этнологии и антропологии РАН, подготовленного З.Б. Цаллаговой. Более того, диссертанту рекомендовано детализировать изучение таких вопросов как анализ "структуры и иерархии ценностных ориентаций, этнические идеалы совершенной личности".

Сами по себе такие концепции вроде бы безвредны, но, оказывая влияние на публичный дискурс, они формируют представления о существовании "этносов", границ между ними, и соответственно о "естественности" доминирующего положения той или иной группы.

Вторая диссертация - "Государство как субъект управления миграционными процессами в современной России (на примере Краснодарского края)", автор Елена Волосенкова - была представлена на соискание ученой степени кандидата политических наук. В автореферате повторяются все те же устоявшиеся клише, характерные для краевого академического сообщества. "Современные миграционные процессы в Краснодарском крае отличаются по целому ряду качественных и количественных параметров, традиционные для региона процессы приобретают новое наполнение. Во-первых, кардинально меняется соотношение в пользу внешних миграций. Во-вторых, новый миграционный поток состоит из мигрантов, большинство которых являются носителями иных культурных традиций, стереотипов, моделей поведения" [с.13]. Создается впечатление о вневременной сущности "миграционных процессов", происходит своеобразное превращение отношений в вещь, существующую вне человека. Говоря на одном языке (концепции, риторика, идеология) с представителями ксенофобных идей, Волосенкова, в то же время, заявляет, что "на сегодняшний момент миграционные процессы еще не превратились в угрожающий дестабилизирующий фактор, эволюция в данном направлении напрямую зависит от масштабов дальнейшего притока мигрантов и возможности их интеграции в местное сообщество". Причем, по мнению автора, интеграции зависит, в том числе, и от "характеристики взаимодействующих культур" [с. 21]. Но действия властей оцениваются не очень-то положительно, критикуется ограничение иммиграции и другие охранительные мероприятия. Автор считает, что "долговременные интересы края предполагают внесение изменений в существующие подходы к выработке политического курса в миграционной сфере" [с. 23].

Представленные выше работы, хотя и написаны в русле примордиализма, все же являются как бы "нечаянным расизмом" (об этом термине подробнее смотри сборник по результатам одноименной конференции под названием "Расизм в языке социальных наук / Под ред. В. Воронкова, О. Карпенко, А. Осипова. - СПб.: Алетейя, 2002"). К чему же приводит радикальный взгляд на природу этнических групп демонстрирует брошюра известного "кубанского" историка О. В. Матвеева "Этнические миграции на Кубани в контексте региональной безопасности: уроки истории и современности" (Краснодар, 2002). Начиная со вступления, автор обрушивает критику на "исследования, проникнутые духом двойных стандартов правозащитных организаций", тем самым, обозначая свою субъективную позицию [с. 3]. Автор оперирует понятиями статичного характера, как будто существующими вне человека, сами по себе: "на Кубани формируется единое этнокультурное пространство" (Хочется спросить, каковы его параметры - В.К.), "Неусвоенные уроки истории заботы России о безопасности своего южного рубежа могут дорого обойтись нашему народу" [с. 4] (Интересно, что является для Олега Владимировича "нашим народом" и включаются ли в него армяне, грузины, адыги, карачаевцы и т.д. - В.К.).

В разделе "Политический аспект" автор связывает "турецко-месхетинскую диаспору" (происходит "объективизация", превращение образа в вещь, турки-месхетинцы становятся диаспорой) с турецкой разведкой, создающей "пятую колонну" на Кубани [с.7]. Автор ссылается на непроверенные газетные публикации в одиозных краевых СМИ, например, "Кубань сегодня", создавая свое научное произведение. Он оправдывает исторической необходимостью выселение немцев и болгар с территории края в период I мировой войны, и депортацию тех же немцев, греков, румын и т.д. во время II мировой войны [с.9, 10].

В разделе "Демографический аспект" Матвеев продуцирует мифологизированные страхи: "Этнические миграции на Кубани в 90-х годах XX в. носят обвальный характер и не имеют аналогов в прошлом... В пос. Холмском Абинского района, Нижнебаканском, Саукдере, станице Варениковской Крымского района за последние 10 лет на каждую тысячу родившихся детей приходится 500 турецких. Аналогичная ситуация и в других местах компактного проживания турок-месхетинцев, где темпы их рождаемости на 38-40 % превышают этот показатель в отношении местного населения. В итоге с 1993-94 учебного года в школах ежегодно формируется по 3-4-5 первых классов, состоящих в основном из турецких детей. Все это может привести к развитию событий по косовскому варианту" [с. 11]. Во-первых, хотелось бы посоветовать автору прочитать диссертацию В.А. Симоненко, чтобы он убедился в ложности пропагандируемых постулатов. Во-вторых, в тексте употребляются категории, которые очень трудно определить как научные. "Интенсивное заселение армянами территории края и особенно черноморского побережья приводит к нарушению прав коренных жителей, в том числе кубанских армян" (Если вы употребляете этническую терминологию, то в ее рамках объясните, пожалуйста, кто такие "кубанские армяне"?). Опасения, вполне правомерные о депопуляции славянского населения (добавлю, что в России в целом смертность превышает рождаемость, и не только среди т.н. непонятного "славянского населения" - В.К.), подкрепляются некорректными примерами. Так, вспоминается ситуация с Техасом, перешедшим от Мексики к США. В этом штате, который, кстати, считается независимым государством, присоединившимся к США, и имеет собственную конституцию, до сих пор мексиканское население является преобладающим, а испанский язык - вторым государственным.

В разделе "Хозяйственно-экономический аспект" проповедуется откровенная мигрантофобия. "Нынешний характер этнических миграций на Кубани во многом несет угрозу экономической безопасности региона. Мигранты "отжимают" местное население от выгодных сфер бизнеса (рынки, торговля в целом). Основным занятием турок-месхетинцев является сомнительная торговля, скупка и распродажа по завышенным ценам сельхозпродуктов, особенно торговля мясом, которое они зачастую добывают воровским путем. Многие из них занимаются доставкой и сбытом наркотиков. Ведущее положение в распространении и сбыте наркотиков занимают цыганские, армянские, таджикские, грузинские и греческие преступные группировки, создавшие разветвленную сеть сбыта наркотиков, использующие значительную финансовую поддержку своих диаспор, строгую иерархию и жесткую дисциплину" [сс. 13-14]. Приписывание мигрантам всех негативных качеств свойственно скорее для мифологического противопоставления "мы - они", чем для научной публикации. Произвольное толкование и употребление термина "диаспора" приводит к отождествлению Матвеевым диаспоры и этнической группы, хотя и последняя дефиниция не отличается научной строгостью. Но, даже если допустить существование диаспор как социальных институтов, где автор увидел в Краснодарском крае таджикскую диаспору? Смешиваются понятия и термины из научной и публицистической сфер, сваливаются в одну "кучу" домыслы и исторические факты, к которым постоянно апеллирует автор (ссылаясь на материалы Российского государственного военно-исторического архива и Государственного архива Краснодарского края).

Наконец, в разделе "Этнокультурная безопасность" Олег Владимирович утверждает о сложившихся конфликтных отношениях между местным населением и мигрантами, повторяя при этом массовые "факты" преступлений, совершенных последними. В заключении приводится вывод: "Имеющиеся материалы красноречиво свидетельствуют, что дальнейшее совместное проживание коренного населения и турок-месхетинцев невозможно в силу глубоких социокультурных различий и несоответствия поведенческих стереотипов". В качестве рекомендации предлагается использование казачества в деятельности миграционных служб [с. 17]. Показательно, что данное исследование проведено при поддержке РГНФ № 02-01-00544 а/Ю, что еще раз свидетельствует об общей риторике для гуманитарной мысли России.

Самое опасное в таких высказываниях, что они могут породить дискриминацию по отношению к какой-либо группе людей, появляется своеобразная коллективная ответственность, когда человека могут причислить к одному социуму и исключить из другого. Как ученые участвуют в таких процессах видно из "Комплексного плана мероприятий по реализации краевой целевой программы "Русский язык" на 2002-2005 годы". В этом плане пункт 2.1.7 в научно-исследовательской части называется "Корректирующее изучение русского языка неорганизованным некоренным населением края". Сразу возникает несколько вопросов: кто такие неорганизованные и некоренные? К тому же понятие "корректирующее" семантически отягощено уничижительным значением. Вот, допустим, приезжают жители Севера и Дальнего Востока свободно говорящие по-русски (или говорящие на своем диалекте русского языка) на постоянное местожительство в край. Они подпадают под категорию "неорганизованные некоренные"?

Поэтому мы еще раз призываем коллег-гуманитариев аккуратно использовать "этническую" терминологию и связанные с ней производные понятия "этническая миграция", "коренное население" и т.д.