Николай Петров, член научного совета Московского Центра Карнеги говорит об таком явлении в политическом мире как "управляемая демократия" применительно к России. Итервью центру "Демос".

Вначале речь шла не столько о концепции "управляемой демократии", а о том, что демократия у нас относительно декоративна, что выборы не совсем свободные, о таком пропагандистском оформлении усилий Кремля по более жесткому и более централизованному контролю за политическими процессами. В этих пропагандистских усилиях были отмечены Сергей Марков, Вячеслав Никонов и целый ряд других с политологов и имиджмейкеров Кремля.

В изначальном понимании, когда окружение Путина об этом говорило, подразумевалось, что пусть идут демократические процессы, пусть на поверхность будут выходить демократические институты, выборы и так далее, но управляемость - это заданность результатов. Что демократия - что неопределенность, это возможность получения негативного результата и в целом для общества (что мало кого тогда интересовало но могло быть использовано в декларациях), но, главное, для управляющих. То есть Кремлю неудобно работать с губернатором, который не очень управляем, который не очень адекватно реагирует на политический шантаж и так далее. И удобно работать с теми, кто слушает тебя, кто не спорит, и кто делает все то, что ему прикажут делать. В этом смысле можно говорить о благих намерениях. Они были благими, но для тех, кто принимал эти решения, а не для общества, потому что в конечном счете идеалом той модели, которую реализует Кремль является армейская дисциплина: "Я начальник, ты дурак". Ты должен подчиняться, а потом, если тебе что-то не нравится, можешь задать вопрос.

То есть пусть будут, например, выборы губернаторов, но без сюрпризов, пусть избирают того, кто удобен, кто одобрен Кремлем. И при этом не отдавали себе отчет в том, что в политической сфере, как в физике: если ты выигрываешь в одном, то проигрываешь в другом, если ты меняешь какой-то один элемент, ты получаешь не только тот результат, который хотел получить, но и неожиданно для себя какой-то побочный эффект, который может оказаться важнее, влиятельнее, чем изначально желаемый. Грубо говоря, выборы с заранее заданным результатом влекут за собой повышенную протестную составляющую, падение участия и другие неприятности. И на мой взгляд, как раз эти побочные эффекты попыток управления демократией, без должного понимания сложных взаимосвязей между всеми элементами ее, привели к тому, что Кремль разочаровался в этой системе, и стал перед выбором: либо уменьшать управляемость, либо убирать эти самые демократические институты. И пока он успешно двигается по второму пути, в частности, отказавшись от выборов губернаторов.

При Путине Кремль оказался достаточно силен, и это очень важный фактор. При Ельцине "управляемой демократии" было меньше, не потому, что Ельцин такой замечательный демократ, а потому, что сил и средств у него не хватало. Сейчас этого стало больше, потому что выросли цены на нефть, и многие задумки тех еще ельцинских времен Кремлю удалось реализовать.

В каком-то смысле термин "Управляемая демократия" немножко не точен по определению. Потому что не бывает демократии, где нет вообще никаких элементов управления, с одной стороны, и не бывает в современном мире такого управления, где вообще нет никаких элементов демократии. В той идее, которая вкладывалась в содержание этого понятия, было сохранять демократический декорум и при этом управлять эффективно, что трактовалось, как управлять жестко и централизованно. При этом с самого начала говорилось, что универсальные демократические институты для России плохи, что мы не можем копировать западный опыт, и что нам гораздо приятнее, спокойнее и в целом эффективнее иметь батюшку-царя наверху и не нужны нам никакие западные игрушки. Это не всегда публично декларировалось, но в целом идея была такая. Что мы еще не созрели. Она прямо высказывалась Путиным в сентябре прошлого года, когда он объявлял новую политическую реформу.

С точки зрения терминологической у нас давно не демократия. В этом смысле, когда мы говорим "управляемая демократия", мы немножко играем на руку Кремлю в создании и сохранении имиджа демократии. На самом деле, если вы игнорируете прямое волеизъявление людей, если вы не даете возможность, с одной стороны, продемонстрировать народу его волю, если вы не проводите выборы, не проводите референдумы, то в принципе нет у вас прямо продемонстрированной воли людей. Если вы при этом говорите, что выборы у нас есть, но эти выборы вами абсолютно контролируемые, то это, естественно, не демократический институт.

При этом, если вы изгоняете оппозиционные партии из парламента, если они уже не играют роли канала, который передает беспокойство или интересы, настроения значительной части общества и позволяет учитывать их при принятии решений, то вы сталкиваетесь с тем, с чем мы столкнулись сейчас, когда люди выходят на улицу, когда вместо нормальной и цивилизованной парламентской системы мы имеем снова возврат к таким самым простым, примитивным, и, в общем, опасным для власти формам: столкновениям на улице.

Сам факт того, что кто-то вышел на улицу, перекрыл движение - он уже очень сильно меняет ситуацию. Когда люди понимают, бабушки, студенты - что им не обязательно совершать революцию, не обязательно выбирать своего депутата, а достаточно просто перекрыть Ленинградское шоссе, чтобы быть не просто услышанными, а показанными на огромном количестве экранов - это в принципе уже совсем другая ситуация. В этом смысле власть сама себя высекла и вынуждена сейчас работать в гораздо более тяжелых условиях, чем раньше. А так, мне кажется, можно было бы определить то, что мы имеем, как такую слабую, полуавторитарную систему с элементами декоративной демократии.