Для меня неожиданная радость и честь, что я стала членом Экспертного совета ВАК по теологии, тем более что я обнаружила, что я единственный филолог в этом совете. В состав совета вошли философы, историки, религиоведы, социологи, юристы, представители экономических наук, а из филологов — я одна. Пока не было какого-то установочного собрания совета и что конкретно мы будет делать, по каким критериям будем рассматривать работы, я еще не представляю, но я сама пыталась размышлять о том, как я как ученый могла бы и должна была бы относиться к текстам по теологии, которые мне придется читать.
Действительно, теология — весьма специфическая область знаний, которая априори предполагает, что человек, выходящий на научное поле, является верующим, что его мировоззрение предполагает метафизическую и даже эсхатологическую перспективу. Это неизбежно накладывает отпечаток на ту деятельность, которую он ведет как ученый. Я сама не так давно защитила докторскую диссертацию по специальности «Русская литература». Тема моей диссертации была «Диалог светской культуры и церкви в России XIX-XX веков: литературные формы, исторические этапы», и многие советовали мне защищаться по специальности «теология». Но я защищалась по светской специальности и все время должна была себя удерживать и свою позицию верующего человека «маскировать». Я могла говорить только о том, что верующими людьми были те ученые, те литераторы, о которых я пишу, и поэтому я буду учитывать их точку зрения. Я не имела права свои религиозные воззрения делать основой своей научной методологии.
С диссертациями по теологии ситуация иная — здесь априори предполагается наличие у ученого веры в существование Бога. Хотя как филолог я часто сталкиваюсь с тем, что точка зрения веры искажает парадигму научного знания: когда к исследуемым текстам и объектам априори прилагаются какие-то религиозные схемы, это зачастую не позволяет увидеть всю сложность явления. Поэтому мне представляется, что одна из важных задач совета — суметь соотнести эту точку зрения веры автора и свободное научное исследование, которое предполагает глубину и сложность постижения явления во всех его многообразных связях, а не диктовку этому явлению уже заданных религией решений.
Второе, что мне кажется важным, это сохранение научного качества исследования, которое связано с точностью изложения, с правильностью использования научного аппарата — с тем, что всегда было связано с понятием научной школы и что, безусловно, не должно уйти, когда речь идет о теологии.
Такое направление деятельности Экспертного совета, как конвертация церковных теологических диссертаций в светские, думаю, будет востребовано до тех пор, пока церковные духовные школы не прошли государственной аккредитации. Этот процесс сейчас идет. После того как они войдут в систему государственного лицензирования и аккредитации, они станут полноправными участниками процесса и критерии будут едиными как для светских вузов, так и для духовных академий. Но пока этого не произошло, те работы, которые сейчас написаны и защищены в духовных академиях, они, очевидно, будут проходить какую-то экспертизу, которая позволит присвоить им еще и светский научный статус. Критерии этой экспертизы совету предстоит выработать.
Как совет будет справляться с многоконфессиональностью, я пока не очень себе представляю. Например, кто-то пишет работу на тему арабской филологии — и что, она достается мне как филологу? Человеку, который мало что понимает в исламе? Вероятно, предполагается, что в совете все-таки будет какая-то специализация: будут люди, которые занимаются разными религиями, но одновременно будут люди, которые занимаются разными научными профилями. Как на практике это будет осуществляться, пока сказать трудно.
