Почему именно сейчас? Дело в том, что государство – оно медленное. Обращать внимание на неонацистов оно начало лет пять назад по крайней мере. Но все процессы перестройки в правоохранительной системе происходят очень медленно, и, соответственно, результаты наступают небыстро. Каждое следствие по такому делу идет по году минимум, если только это не что-то совсем простое. Поэтому в совокупности получается такая большая отсрочка.
В данном случае (я не могу, конечно, знать наверняка, поскольку это оперативная тайна) понятно, что это связано отчасти с делом Никиты Тихонова. Потому что он был не сам по себе, он входил в определенный круг лиц, и этот круг лиц не то чтобы совсем никому неизвестен. Эти люди разрабатываются, правда, опять же медленно, но неотвратимо. Я думаю, что рано или поздно сядут все, кто в этот круг входил. Кроме тех, кто сотрудничеством «заслужит» себе свободу.
Кроме того, я подозреваю, что эффективно работающих оперативников в сущности не так много. Они заканчивают с одним, переключаются на другое. И так постепенно от одной маленькой группы к другой двигаются. А на периферии этого процесса много менее эффективных людей расследуют все, что попадается под руку, – где получше, где похуже, где совершенно проваливают дело. Но вот эти центровые дела расследуются лучшими из тех, кто у нас есть.
Безусловно, дело Тихонова сыграло здесь свою роль. Специфические обстоятельства громкого преступления побудили сосредоточить на нем больше ресурсов. А где больше усилий прилагается, там все-таки и результатов больше. Я думаю, что если бы начали разрабатывать любого человека, достаточно важного для этой среды, так, как разрабатывали Тихонова, то вокруг него тоже нашли бы много интересного. И я думаю, что так оно и будет: возьмут кого-то следующего, начнут искать вокруг него. Таким образом часто и находятся виновные в каких-то давних преступлениях, которых уже никто не чаял раскрыть.
Очевидно, много сказал Опер. Скажем так, он сказал очень много явно для того, чтобы прийти на суд своими ногами, а не оказаться арестованным. Если человек пришел давать показания публично, значит, он уже достиг взаимопонимания со следствием. Это, несомненно, договор. Собственно, так всегда бывает: дела о каких-то группировках в принципе не могут расследоваться, если кто-то не начинает сдавать своих. И за то, что он сдает, ему должна быть какая-то поблажка. Таких случаев много. Можно возмущаться, что люди уходят от ответственности за какое-то совершенное ими преступление, но иначе действительно нереально раскрыть многие подобные дела. И это не только российская практика.
Думаю, что в центре тут был все же не «Русский образ», как может показаться на первый взгляд. Мне кажется, что было бы правильно обозначить эту среду скорее как некую олдовую тусовку, связанную с «ОБ-88» и «Комбатом-18», и их каких-то более молодых товарищей. «Русский образ» является лишь одним из порождений этой тусовки, наиболее легальным.
Среда, связанная с «Комбатом-18» и «ОБ-88», - это в самом деле «лучшие люди», можно сказать, российского неонацистского подполья. И то, что ими занимаются, это естественно. Что касается кураторов, то кураторы есть у всех – у вас, у нас, у них, всем положены кураторы. Это совершенно не мешает параллельно кого-то расследовать.
В какой-то момент с какими-то неонацистами могут играть в политические игры, и этим занимаются одни люди; потом ситуация поменяется, и они либо станут не нужны больше для политических игр, либо будет другая потребность, либо они слишком зарвались – всякое может быть. Тогда приходят другие люди и другими методами начинают с ними работать уже как с обвиняемыми. И этот переход из одного статуса в другой очень легкий, любое подполье через эту историю обязательно проходит. Вообще надо еще сказать, что все эти люди высокого о себе мнения. Румянцев тоже говорил, что у него личные связи с ФСБ и что он этими связями прикрывает НСО. Как ему помогли его связи в результате? Ему помогло только то, что он сдал других. А вовсе не связи.
