Безусловно, рассмотрение дел о признании информационных материалов экстремистскими является непростой категорией дел. Подобные дела порой вызывают серьезные последствия для неограниченного круга лиц. В настоящее время в РФ сложилась практика рассмотрения данной категории дел в особом производстве[1].

Конечно, прокуратуре удобно рассмотрение подобных дел без привлечения широкого круга лиц, имеющих права представлять доказательства и заявлять жалобы. Это позволяет прокуратуре легко достигать желаемого результата – но правового ли?

Как показывает практика, зачастую прокурору, подающему заявление о признании литературы экстремистской, неизвестно содержание этой литературы; в лучшем случае он знаком с текстом экспертизы, в которой сделан вывод о ее экстремистском характере. Хотя вряд ли можно назвать лучшим случай, когда прокурор формирует свое мнение на вторичных, порой сильно искаженных источниках.

Соответственно, в открытом судебном процессе прокурору тяжело обосновать свои требования, поскольку часто эти требования сформированы лишь на основе некомпетентных заключений различного рода «специалистов», порой предвзятых и недобросовестных. По нашему мнению, непризнание экстремистской литературы, которая таковой не является, гораздо большее благо, чем признание ее экстремистской лишь за счет процессуальных уловок, не допустивших в судебный процесс заинтересованных лиц. Недобросовестно заработанные очки в мнимой борьбе с экстремизмом приносят гораздо больше вреда, поскольку подрывают доверие к суду, к государству и могут порождать радикализацию различных идеологических направлений. Несправедливость всегда вызывает протест. Закрытые же суды почти всегда позволяют предполагать их несправедливость – иначе зачем их прятать от общественности?

Предоставление всем заинтересованным лицам права на судебную защиту их интересов, включая право на обжалование, также служит во благо России: позволяет устранить ошибки и восстановить нарушенные права. К сожалению, сиюминутные интересы порождают желание рассмотреть такие дела в закрытом режиме, без привлечения ответчиков, без необходимости что-либо доказывать. Сложившаяся судебная практика рассмотрения таких дел в особом производстве показывает, что единственным доказательством экстремистской направленности литературы являлось внепроцессуальное заключение, в котором «специалист» отвечал на правовые вопросы и которое принималось судом без критической оценки.

Фактически судебного разбирательства в этих случаях не было, а была лишь имитация судебного процесса для создания видимости законности при ограничении фундаментальных свобод и узаконивании произвола.

Прежде всего, укажем, что на инициирование прокурорами данной категории дел именно в особом производстве ориентирует Генеральная прокуратура РФ. Так, Генеральная прокуратура РФ в информационном письме от 19 марта 2009 г. «О результатах обобщения практики и о мерах по дальнейшему совершенствованию работы по применению прокурорами полномочий, предусмотренных ст. 13 Федерального закона “О противодействии экстремистской деятельности”», указывает, что рассмотрение представления прокурора в порядке ст. 13 ФЗ № 114 весьма схоже с производством по делам об установлении фактов, имеющих юридическое значение, – в порядке особого производства[2]. Нам не удалось ознакомиться с текстом данного обобщения, поскольку в его предоставлении было отказано, но в  письме № 27-35-2012 от 18 июля 2012 г. Генеральная прокуратура РФ подтвердила, что «согласно сложившейся судебной практики дела о признании материалов экстремистскими рассматриваются судами в порядке особого производства»[3].

Однако такую практику сформировали суды именно с подачи прокуроров, которые обращаются в суды с представлением о признании информационных материалов экстремистскими и настаивая на их рассмотрение в особом производстве.

К сожалению, судебных актов Верховного суда РФ, вынесенных по данному роду дел, в свободном доступе мы почти не обнаружили, поэтому дальнейший анализ в основном ведется по имеющемуся у нас Определению Верховного суда РФ от 20 августа 2012 г., вынесенному по кассационной жалобе на решение о признании материалов экстремистскими в особом производстве.

В данном Определении судья Верховного суда РФ указал:

«Статья 13 Федерального закона “О противодействии экстремистской деятельности”, предусматривающая признание информационных материалов экстремистскими материалами, безусловно, является публично-правовой формой ответственности.

В соответствии со статьей 15 Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности» автор печатных, аудио-, аудиовизуальных и иных материалов (произведений), предназначенных для публичного использования и содержащих хотя бы один из признаков, предусмотренных статьей 1 названного Закона, признается лицом, осуществлявшим экстремистскую деятельность, и несет ответственность в установленном законодательством Российской Федерации порядке.

Из приведенных выше норм следует однозначный вывод, что признание информационных материалов экстремистскими материалами – это всегда установление факта совершения их автором экстремистской деятельности, констатация противоправности действий автора. Такое признание является осуждением, порицанием деятельности автора и одновременно – ограничением его свободы выражения мнений, поскольку такое признание означает и запрет распространения информационных материалов. Признание материалов экстремистскими материалами есть мера публично-правовая, применяемая одновременно с другой публично-правовой мерой – конфискацией как санкцией к правонарушителю»[4].

После такого анализа применяемого законодательства, на наш взгляд, можно ожидать, что суд, увидев, что дело было рассмотрено в особом производстве о применении публично-правовой меры, что всегда является спором о праве, передаст кассационную жалобу для рассмотрения дела по существу в Судебную коллегию Верховного суда РФ.

Однако судья Верховного суда РФ счел законным рассмотрение дела в особом производстве, указав, что «нормы Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации, Уголовного процессуального кодекса Российской Федерации, равно как и Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях, никакой процедуры для рассмотрения этой категории дел специально не предусматривают. Признание материалов экстремистскими преследует строго публичные цели, рассмотрение дела инициируется только государственным органом, его иные участники являются именно «заинтересованными лицами», нежели «ответчиками» и «третьими лицами», а сам спор, по существу, является крайне специфичным; все это определяет и особый характер рассмотрения дела судом, то есть существование правил, отличных от общих правил искового производства. Фактически прокурор в заявлении выражает просьбу к суду об установлении правового состояния информационных материалов, которое, между тем, в дальнейшем может иметь юридическое значение, в том числе не только для привлечения лиц к ответственности за распространение, производство или хранение таких информационных материалов, но и для их изъятия, дальнейшего предотвращения их распространения иными лицами, что допускается в гражданском судопроизводстве по правилам особого производства».

Что ж, очевидно противоречие в мотивировке судебного акта. Вначале судья признает, что признание информационных материалов является осуждением, порицанием деятельности автора и, одновременно, ограничением его свободы выражения мнений, поскольку такое признание означает и запрет распространения информационных материалов, что это есть мера публично-правовая, применяемая одновременно с другой публично-правовой мерой – конфискацией как санкцией к правонарушителю, – а затем утверждает, что суд по просьбе прокурора, мотивированной публичными целями, лишь устанавливает «правовое состояние».

Очевидная ошибка, поскольку, чтобы определить «правовое состояние», суд должен применять нормы права и давать правовую оценку, а не устанавливать факты. Можно поёрничать и сказать: почему бы в особом производстве не устанавливать «правовое состояние» договора, как противоречащего ст. 169 ГК РФ, и конфисковать все по нему в пользу государства. Или, например, устанавливать «правовое состояние» счета налогоплательщика и, признав в особом порядке недоимку, вызванную искажением отчетности, взыскивать с него деньги в доход государства…  Все это не более чем забавное, но ошибочное использование основополагающих терминов гражданского права.

Термин «правовое состояние» не применяется к объектам права, а только к субъектам права[5]. Установление правового состояния – это установление состояния правоотношения, участником которого являются субъекты права, а не объекты права.

Юридические термины являются обобщенным наименованием юридических понятий, имеющих точный, определенный, смысл, и отличаются смысловой однозначностью, функциональной устойчивостью[6]. Искажение и «игра» с терминами не изменяет сути требования прокурора. В гражданском судопроизводстве не допускается инициирование прокурором процесса для установления доказательств в особом производстве для привлечения к публично-правовой ответственности.

Наличие публичных целей не позволяет применять публично-правовые меры в виде признания книг экстремистскими в бесспорном особом производстве и не является основанием для игнорирования требований процессуального закона, установленных в ч. 3 ст. 263 ГПК РФ и ст. 2 Конституции РФ.

Публичные цели и публичные интересы, декларируемые для того инициирования рассмотрения дела в упрощенной бесспорной процедуре, на наш взгляд, все же не превалируют над обязанностью предоставить каждому эффективные средства защиты в должной правовой процедуре (ст. 45, 46 Конституции РФ, ст. 6, 13 Конвенции).

Полагаем возможным сказать, что по данному роду дел публичный интерес заключается в защите интересов общества и недопущении нарушения каждого частного законного интереса.

Тот факт, что в настоящий момент сложилась правоприменительная практика, допускающая рассмотрение дел о признании материалов экстремистскими в особом производстве, на наш взгляд, все же не означает законности такого рассмотрения в России. Ошибочные судебные решения даже при их массовости остаются лишь ошибочными решениями.

Рассмотрение дел о признании информационных материалов экстремистскими в особом производстве противоречит требованию осуществления деятельности суда только в установленной законом процессуальной форме.

Выход суда за установленную процессуальную форму отправления правосудия делает его незаконным, поскольку законным будет суд, не только созданный на основе закона, но и действующий на основе процессуальной формы, установленной законом[7].

Полагаем, что сложившаяся практика рассмотрения дел о признании литературы экстремистской в особом производстве не является надлежащей процедурой для ограничения фундаментальных прав и свобод человека.

Нетранспарентность рассмотрения данной категории дел в особом производстве[8], упрощенная бесспорная процедура свидетельствуют, что имеется лишь имитация правовой процедуры, легализация государственных санкций, порой являющихся легализацией произвола.

На наш взгляд, сам факт обращения прокурора в суды о признании материалов экстремистскими в порядке особого производства является одновременно попыткой переложить бремя доказывания на… суд. В заявлении об установлении факта, имеющего юридическое значение, должно быть лишь указано, для какой цели заявителю необходимо установить данный факт (ст. 267 ГПК РФ).

В особом производстве как процедуре, не предусматривающей рассмотрение споров о праве, не предусмотрено распределения бремени доказывания между сторонами (впрочем, в особом производстве и сторон-то не бывает). В бесспорном производстве суды исполняют скорее административные функции[9], нежели судебные. В странах, где суды «рассматривают» бесспорные (неспорные) дела, функции судов при рассмотрении таких дел являются более или менее административными[10] и не разрешают споры об ограничении прав и свобод.

Безусловно, рассмотрение дел об ограничении распространения и получения информации в особом производстве – это рассмотрение дела в ненадлежащей правовой процедуре. Какие бы кажущиеся аргументы в пользу такого рассмотрения ни выдвигались – в долгосрочной перспективе оно может обернуться еще одним проигрышем в ЕСПЧ. Но самое главное даже не в этом: неправосудные судебные акты подрывают доверие к судам и самому государству. Неправосудные акты, распространенные на широкие неопределенные круги лиц, причиняют значительно больше вреда, нежели ошибочное судебное решение по спору между двумя гражданами, – поскольку такое решение подрывает веру в справедливое правосудие и доверие к суду и государству уже не одного человека. Полагаем, что с этим нужно считаться, поскольку «доверие можно справедливо оценить как высшую правовую ценность»[11].

Уполномоченный по правам человека в РФ в начале января 2013 года также обратил внимание на то, что «сегодня дела о признании религиозной литературы экстремистской рассматриваются судами в порядке особого производства по представлению органов прокуратуры. По его мнению, необходимо пересмотреть эту практику, «так как она не соответствует базовым принципам правового государства»: такие судебные дела должны рассматриваться в общем исковом порядке, «когда соблюдаются основные принципы судопроизводства: состязательность судебного процесса и равенство сторон»[12].

Полагаем, уже настало время для реальной защиты прав и свобод человека, гарантированных в ст. 2 Конституции РФ. В правовом государстве, каковым Россия себя провозгласила, недопустимо ограничение прав и свобод при отсутствии должной правовой процедуры, гарантирующей каждому заинтересованному лицу реальную возможность отстоять свои интересы в суде в полном соответствии с принципами справедливого правосудия.

---