Протесты против встречи патриарха Кирилла с папой продолжаются с февраля — они начались, как только стало известно, что встреча состоится. Причем если посмотреть на людей, которые участвуют во всех этих крестных ходах, то они принадлежат к той категории, которая обычно неспособна самоорганизоваться на протест, на отстаивание каких-либо своих прав или представлений о справедливости. Как бы несправедливо по отношению к ним ни поступали, они вряд ли выйдут протестовать. Поэтому, очевидно, среди них есть лидеры, которые их всех мобилизуют, и я не готов сказать, только ли это священники или кто-либо еще.
Не секрет, что костяк этого движения составляют люди, состоящие или так или иначе связанные с добровольцами из ДНР и ЛНР, одно из первых наиболее крупных совещаний — круглый стол «О проблемах РПЦ МП» — был организован в феврале силами известного E.N.O.T. Однако достаточно быстро в процесс активно включились именно священники. Хотелось бы понимать, кто подстегивает этих священников к публичной реакции, кто поддерживает, например, того же Алексея Мороза или Димитрия Ненарокова организационно. Что интересно, у нас ведь и со священниками можно делать все что угодно: можно их унижать, переводить с прихода на приход без всяких оснований, засылать в глушь за малейшую провинность, а можно и без всякой провинности, обложить поборами — никто ничего не скажет. И встреча патриарха с папой, как оказалось, чуть ли не единственный случай, когда священники готовы отстаивать свою позицию.
На первый взгляд может показаться, что в этой ситуации много схожего с 90-ми, когда и зарубежники, и многие консерваторы, принадлежавшие к Московской патриархии, часто критиковали священноначалие за экуменические контакты и разного рода «отступления от православия». Однако в те времена никогда не было никакой апелляции к спецслужбам, не было никаких разговоров об угрозе национальной, духовной или государственной безопасности. Наоборот, экуменистов упрекали в том, что они связаны с государственной политикой, с КГБ — с наследием советского прошлого. А сегодня эта апелляция сплошь и рядом.
Посмотрите, что говорят лидеры этого протеста, какова их риторика, говорящая сама за себя, например, конференция под названием «Религия и национальная безопасность» или околоцерковная группа под названием «Служба духовной безопасности», участвующая в подобного рода конференциях. Такое ощущение, что эти люди радеют не об истинах веры, а рвутся навязать свои услуги ФСБ, или даже более того — хотят заменить собою ФСБ, которую, вероятно, считают недостаточно компетентной в вопросе выявления «врагов» и проведении чисток. Забота о «чистоте православия», которую показывают герои антикатолического фронта, весьма созвучна с призывами к «чисткам», которые раздаются в радикальных политизированных кругах в светской среде, например, в НОД. Слава Богу, что эти антиэкуменические протестующие не имеют влияния на общество и не получают общественного одобрения. Ту атмосферу ненависти и подозрительности, которая могла бы вырасти из подобной риторики, даже сложно представить.
Видимо, традиционная установка православия на охранительство и редукционизм, отгораживание от всего мира, к сожалению, допускает возможность и такой причудливой мутации в сторону идеологии госбезопасности, причем отличающейся от государственной в сторону какого-то «черного мистицизма» и полной иррациональности. Апелляция к угрозе суверенитету России, разговоры о возможной потере самостоятельности, потере себя, поданные в церковной оболочке с примесью апокалиптики, — это какая-то принципиально новая религиозность, «компот» из самой невероятной конспирологии, идеологии НКВД, опрично-царебожнических идей и церковной фундаменталистско-милленаристской риторики.
Только вот на реального политического игрока или какую-нибудь мало-мальски влиятельную социальную силу деятели антигаванского протеста никак не тянут, так как для любых политических игроков всегда было важно такое качество, как способность договариваться и идти на компромиссы. Вспомним, в какие самые причудливые ситуационные альянсы могло вступать, в том числе, Советское государство ради достижения прагматических целей. А для протестующих против экуменизма возможность идти на компромиссы почти исключена, так как флер мистицизма демонизирует «оппонента» настолько, что примирение с нем невозможно. В этом отличие конфронтаций светского типа от конфронтаций религиозных. В случае последних способность не только примирения, но и даже компромисса намного меньше, чем в первом.
Кроме того, апеллирующие к угрозе национальной безопасности не понимают одну простую вещь: ведь если они с легкостью готовы обвинять в измене национальным интересам кого угодно, будь то патриарх или высшее руководство нашей церкви, весьма лояльное к власти и национальной политике, то ведь с не меньшей легкостью в том же самом кто-нибудь может обвинить самих антиэкуменистов. Не случайно, видимо, двух церковнослужителей в Удмуртии уже обвиняют в работе на иностранную разведку, о чем сказал свящ. Димитрий Ненароков на конференции с соответствующим названием. Получается буквально в соответствии с поговоркой «кто как обзывается, тот сам так называется». Тот, кто пускает в ход обвинительно-сексотскую риторику, сам рано или поздно становится её жертвой…
К сожалению, в культуре православия присутствует потребность в наличии «демонизированного чужого», есть потребность постоянно иметь антагониста, некоего оппонента, демонизация которого должна быть необратимой. В рамках этой установки почти невозможно взглянуть на себя, задуматься: а может быть, мы тоже в чем-то неправы, в том числе и по отношению к тем, кого считаем «еретиками»? Не случайно прот. Александр Шмеман отмечал, что «Православие пронизано комплексом самоутверждения, гипертрофией какого-то внутреннего "триумфализма". Признать ошибки — это начать разрушать основы "истинной веры". Трагизм православной истории видят всегда в торжестве внешнего зла: преследований, турецкого ига, измены интеллигенции, большевизма. Никогда — во "внутри"». Поэтому православным легче соорганизоваться на борьбу с внешним объявленным врагом. И когда православные фундаменталисты видят, что они начинают терять этого демонизированного антагониста — ведь встреча с папой нивелирует образ демонического католицизма, демонического западного исповедания, с которым надо бороться, — то для них это катастрофа, которую, видимо, им трудно пережить.
Священноначалию, конечно, совершенно невыгодны эти протесты. Однако нужно понимать, что побудителем к подобному явлению могла стать и та политическая риторика с поддержкой изоляционизма, которая оказалась достаточно популярной в последние 3-4 года в обществе. Церковные лидеры время от времени подыгрывали изоляционистским настроениям, что тоже не могло не сказаться на сознании рядовых священников и мирян.
На данный момент протестное движение уже не демонстрирует того роста, который был весной. Конечно, будут продолжаться выступления в преддверии Всеправославного собора и, наверное, некоторое время после него, но основные акторы этого движения сегодня обозначились, поэтому уж какой-то чрезвычайной угрозы ни руководству РПЦ, ни диалогу православных церквей и взаимодействию православия с остальным христианским миром они не представляют.
Полагаю, что священноначалие абсолютно правильно поступает, когда применяет канонические меры против них. В конце концов, нет худа без добра. Видимо, должен был наступить момент, чтобы наиболее радикальные акторы этой агрессивной идеологии выделились и откололись. Пусть себе создают какую-нибудь свою «безопасную-пребезопасную опрично-распутинскую церковь». Русскому православию это будет во благо.
