Межрелигиозный диалог является важной частью религиозно-общественной жизни. И как всякий важный для общества феномен, он подвергается некоторой мифологизации. В частности, в публичном пространстве информация, связываемая с понятием «межрелигиозный диалог», часто понимается как «диалог религий». Но все-таки сами религии диалог вести не умеют, диалог всегда ведут люди и созданные ими структуры. Соответственно, межрелигиозный диалог – составное понятие.
Во-первых, сколько сочетаний людей и их объединений, столько и вариантов диалога. Субъектами диалога могут выступать религиозные лидеры разных уровней и разного формального внутриконфессионального статуса, богословы, люди, занятые религиозно окрашенными социальными проектами, активные миряне, и просто интересующиеся граждане, лишь как-то ассоциирующие себя с той или иной религией. И мы, если не следуем какой-то внутриконфессиональной точке зрения, не можем исключить из обсуждения никакие из этих субъектов.
Во-вторых, одни и те же субъекты могут, в принципе, вести диалог в совершенно разных жанрах. На практике отнюдь не все они предполагают максимальную доброжелательность. Наиболее известные жанры – совместные проекты (от памятной советской «борьбы за мир» до смешанной группы помощи пожилым людям) и богословские дискуссии разного уровня (от университетского до «кухонного»). Но есть и такой, например, жанр, как жалоба в прокуратуру (вот только недавно группа атеистов призвала сторонников требовать привлечения к ответственности протоиерея Владимира Вигилянского по ст.282 УК за слова «атеисты виноваты в миллионах жертв наших сограждан»[1]): это действительно форма диалога, пусть и неприятная нам, как были формой диалога религиозные войны в Европе, Крестовые походы и т.д.
Очевидно, что не всякий диалог субъективно направлен на большее взаимопонимание сторон. И, очевидно, не всякий приближает к этому результату. Но это два разных критерия: например, те же Крестовые походы не мотивировались стремлением понять ислам, но способствовали пониманию.
Предметом этой статьи является не взаимопонимание религиозных субъектов: об этом предмете и так много написано. В данной статье рассматривается вопрос, как религиозно-мотивированная деятельность, а именно - межрелигиозный диалог, сказывается на процессе интеграции или дезинтеграции общества в целом.
Этот вопрос весьма актуален для сегодняшнего весьма атомизированного российского общества. Сейчас тем, как интегрировать сограждан в реальный, живой гражданский организм, в гражданскую нацию, обеспокоены, кажется, все, кого вообще беспокоят такие темы, начиная с президента Дмитрия Медведева[2].
Может ли стать такой современной нацией общество, далеко не однородное в религиозном и/или этническом плане? В принципе, может. Многообразие не исключает гражданского единства. Мы это видим в Испании, Британии, Германии и т.д. Но общество может и оказаться в серьезном кризисе единства, как сегодняшняя Бельгия. Может десятилетиями жить в ситуации гражданской войны, как Ольстер в не столь давние годы. Но тяжелый кризис единства вполне возможен и без этно-религиозного противостояния, как это было, например, в США эпохи Гражданской войны. Этническая и религиозная «карта» не предопределяют ничего, поскольку «идентичность» - это не нечто заданное и неизменное. Вопрос всегда – в приоритетах многообразных идентичностей, в том, какие параметры, разделяющие или объединяющие, окажутся важнее для граждан.
Говоря о сегодняшней России, следует, мне кажется, принять, что мы живем в стране, которая, в основном, перестала быть метрополией империи, но отчасти все еще функционирует как таковая и не совершила еще переход к национальному государству, характерный для постимперских стран в 20 в[3] в. (Вряд ли нашей стране уготован какой-то «особый путь»: «особый путь» России был обещан многократно, и особенности у нас, разумеется, есть и будут, но и общих закономерностей избежать не удается.) А это значит, что для России, как до нее для ряда европейских стран в чем-то сходной постимперской судьбы (Австрии, Венгрии, Германии, Франции, Британии), встает вопрос конструирования (или реконструирования) общегражданской идентичности.
Какой вклад в этот процесс вносит нынешний межрелигиозный диалог? Если мы говорим о десекуляризации, как о процессе активизации религиозно мотивированных акторов в обществе, прошедшем этап секуляризации[4], то что нам несет этот процесс в смысле гражданской интеграции?
Предварительно можно сказать, что российская ситуация отличается от британской или французской тем, что в тех странах процесс секуляризации совпал с процессом формирования нации граждан или даже отстал от этого процесса, а в России, напротив, ускоренная советская секуляризация далеко этот процесс опередила. Если в Британии премьер Дэвид Кэмерон может печалиться по поводу того, что специфически британская политика мультикультурализма подрывает гражданское единство [5], то в России совсем другие проблемы: нам подрывать еще почти нечего, и у нас еще вполне может сформироваться вместо общегражданской общности совокупность каких-то других общностей, так или иначе связанных с этнической и религиозной идентичностью (речь, повторюсь, идет не о жесткой альтернативе общностей, а о том, какие критерии идентичности будут доминировать). Насколько кровавыми могут оказаться конфликты этих общностей и насколько далеко при этом зайдет дезинтеграция страны, пока сложно представить.
С этой точки зрения следует вернуться в представлению о диалоге, ведущемся совершенно разными субъектами. Межрелигиозный диалог может вестись на разных уровнях, и я склонен думать, что на локальном уровне такой диалог всегда максимально продуктивен и носит наиболее интегрирующий характер, потому что на локальном уровне вступающие в диалог группы верующих (или, например, атеистов) делают это от имени самих себя, они, просто в силу невысокого иерархического положения, не пытаются выступать как представители некой широкой общности, и их межрелигиозный диалог направлен, как правило, на решение какой-то конкретной задачи – удовлетворить любопытство о других, договориться с ними о конкретном деле, наконец, просто пообщаться на темы, представляющие общий интерес. Каков бы ни был результат, он будет касаться именно этих малых групп людей.
Совсем иную картину мы видим на уровне руководства больших религиозных организаций. Проблема не в том, что люди «наверху» меньше расположены к диалогу и поискам взаимопонимания, чем люди «внизу», проблема вообще не в личных качествах тех или иных людей. Проблема в том, что «люди наверху» выступают не только от своего имени, но от имени «своих верующих», то есть от имени большой или даже очень большой массы людей, среди которых неизбежно существует множество разногласий, которые не могут быть одновременно представлены в позиции руководящей группы.
Механизм «религии по доверенности», описанный Грейс Келлии[6], распространенный во всех странах, прошедших в целом модернизацию, безусловно, позволяет иерархии и клиру крупнейших религий, таких, как православие или ислам, выступать на темы религии от имени людей, «причастных к Церкви», как выразился патриарх Кирилл[7]. Конечно, внутри больших и даже не очень больших религий существуют разногласия, которые могут пониматься в качестве вероисповедных, что должно порождать процессы внутриконфессиональной коррекции. Эти процессы могут быть важны и для темы национального единства, что очевидно на примере конфликта салафитов с традиционными мусульманскими элитами на Северном Кавказе. Но за пределами северокавказского региона собственно религиозные внутриконфесиональные разногласия не находят существенного отклика в обществе. Поэтому для нас важнее случаи, когда механизм «религии по доверенности» используется для продвижения взглядов не собственно религиозных.
Разумеется, в свободном обществе ничто не может помешать религиозным лидерам высказываться и на не религиозные темы, в том числе и политические (представление, что Церковь не должна вообще заступать за периметр церковной ограды, оставшееся нам в наследство от СССР, грубо противоречит основным правам человека, хотя некоторые люди сочетают правозащитную риторику с требованием жестко ограничить свободу слова для клира). И религиозные лидеры, конечно, высказываются на самые разные темы, причем все более активно. Разумные – с точки зрения сохранения конфессионального единства – самоограничения (принятые, например, в Русской православной церкви) не всегда срабатывают.
Например, представители крупнейших российских религиозных организаций, а также высокопоставленные миряне, участвуя в авторитетном международном форуме «Диалог цивилизаций», весьма развернуто высказываются от лица «православных», «мусульман» и других никак не структурированных общностей. «Диалог цивилизаций», что бы ни понимать под этим странным термином, таким образом, ведется; он даже признается на высочайшем международном уровне (например, в ООН), но довольно заметно, что целью диалога является не в последнюю (а может, и в первую) очередь антилиберальная и антиамериканская пропаганда с вполне определенных политических позиций, разделяемых основателем Форума Владимиром Якуниным. На примере «Диалога цивилизаций» можно видеть, как значительная группа высокопоставленных клириков и мирян расширила вероисповедную «доверенность» до политического уровня. Никакого заметного протеста тех, от кого «доверенность» исходит, мы не видим. Как направлена во внутриполитическом смысле деятельность Форума? Непросто оценить, но можно предположить, что она консолидирует некоторые консервативно направленные общественно-политические течения, но определенно противопоставляет эти течения либерально настроенной части общества, вне зависимости от религиозной самоидентификации.
Если же обратиться к делам внутрироссийским, это политическое расширение «доверенности» происходит, в первую очередь, в связи с принятым в нашей стране смешением религиозной и этнической идентификации. Оно особенно характерно для лидеров основных организаций четырех «традиционных религий» (кавычки обозначают здесь не сомнение в их исторической традиционности, а просто устоявшийся внеправовой термин). Лидеры опираются при этом на представление о примордиалистской сущности этничности, почти тотально доминирующее в России. Собственно, эта «традиционная четверка» в значительной степени и сформирована по критерию максимального смешения двух начал – религиозного и этно-культурного (поэтому и приходится говорить об «основных организациях», т.к. маргинальные организации часто к этому смешению почти или совсем не прибегают, яркий пример – северокавказские салафиты). И если накал религиозно-мотивированных страстей в большинстве случаев в России не очень высок (есть, конечно, значимые исключения), то накал страстей этнических – возможно, наивысший в сравнении с другими факторами социально-политической мобилизации. При этом в сегодняшней России всегда идет речь о «межнациональных конфликтах», так что этот высокий уровень эмоций призван обеспечивать сравнительно высокий уровень мобилизации поддержки – что и требуется лидерам. Не следует считать, что религиозные лидеры систематически претендуют на статус лидеров этно-национальных, хотя такие примеры бывают. Но смешение этнического и религиозного неотвратимо толкает религиозных лидеров к таким попыткам.
Хочу подчеркнуть, что речь не о предъявлении этим лидерам интеллектуальных и моральных претензий. Точнее – такие претензии должны быть предъявлены большинству нашего общества, в том числе – большинству его интеллектуально-активного слоя. Не религиозные лидеры так тесно перемешали в постсоветском массовом сознании этнические и религиозные элементы идентификации (хотя и лидеры вносили свой вклад). Не они изобрели натурализацию этничности и крайне контрпродуктивную рамку «межнациональных отношений», в которой у нас привычно рассматриваются социальные проблемы, известные в общественной полемике других стран, как дискриминация, геттоизация, преступления ненависти, расизм большинства и расизм меньшинства и т.д. И уж точно не они придумали конфликтологический подход к этим самым «межнациональным» и «межрелигиозным» отношениям. Но они – органическая часть нашего общества, а вовсе не его интеллектуальный авангард, и они движутся в общем русле.
Это движение порой заходит очень далеко. Можно привести пример, недавно предъявленный Русской православной церкви (РПЦ), не потому, что к РПЦ больше претензий, а потому, что активность ее руководства имеет большее значение, чем активность руководства других религиозных организаций. Держась в рамках принятой в РПЦ разновидности концепции цивилизационного национализма [8], протоиерей Всеволод Чаплин в последнее время предлагает религиозным организациям выступать от имени «своих народов» для урегулирования «межнациональных конфликтов». И это предложение было фактически принято президентом Медведевым: 1 марта 2011 г. при Совете по взаимодействию с религиозными объединениями при Президенте была создана Комиссия по вопросам гармонизации межнациональных и межрелигиозных отношений.
Но протоиерей Всеволод идет дальше: с той же целью урегулирования конфликтов – он предлагает изменить правовую систему страны так, чтобы «каждый народ» мог жить по «своему закону» (включая, очевидно, хотя бы некоторые религиозные нормы). При этом протоиерей Всеволод прямо отсылает к опыту Российской империи[9]. Он мог бы также отослать к опыту Османской империи с ее миллиетами – это было бы более адекватной отсылкой для идеи рассматривать религиозных лидеров как лидеров этнических. Действительно, в некоторых исторических ситуациях религиозные лидеры эффективно выступали как лидеры политические, в том числе и в политических постконфликтных переговорах. Только вот в современной России, и не только в России, на это очень мало оснований надеяться, так как «религия по доверенности» в российском случае не означает реального авторитета религиозных лидеров во внерелигиозных вопросах (по крайней мере, применительно к большим религиям)[10].
Но главное – не в неэффективности, а в том, как отразится хотя бы частичная реализация предложений протоиерея Всеволода на перспективах гражданского единства.
В чем правы религиозные лидеры, так это в том, что для гражданского единства требуется уважение легитимных особенностей, в том числе религиозных и этно-культурных, всех граждан, включая явные меньшинства. К последним следует отнести и наиболее традиционные группы верующих (категорию «воцерковленных» в православной терминологии). Бесспорно, для членов некоторых религиозных общин унифицирующие правовые нормы современного государства являются проблемой. Здесь есть некоторая коллизия секуляризма и прав человека. Но решение, предлагаемое в теории протоиереем Всеволодом, вряд ли улучшит ситуацию с правами человека, так как вместо одних норм, тягостных для одних граждан, придут другие нормы, тягостные для других граждан. В сегодняшней России несекулярные нормы уже внедряются в рамках одного региона – в Чечне под руководством Рамзана Кадырова, и можно видеть, что на ситуации с правами человека это отражается отнюдь не в лучшую сторону.
Представления протоиерея Всеволода о желательности некоего «правового плюрализма» прямо направлено против формирования гражданской нации, которая подразумевает как раз единое правовое пространство. На практике эти предложения, будь они как-то реализованы, не могут вести назад в империю (просто потому, что назад пройти все равно невозможно), зато могут повести к дезинтеграции страны или к чрезвычайным мерам для сохранения ее единства.
Конечно, я не имею в виду, что именно религиозные лидеры непременно «развалят Россию» или что они стремятся к такому результату. Но продвигаемый ими метод межрелигиозного диалога в качестве побочного следствия имеет – в случае успеха – объединение и самоидентификацию граждан в первую очередь по религиозным и этнокультурным признакам (религиозный признак, слабый сам по себе, здесь укрепляется «в фарватере» этнокультурного) – в ущерб общегражданской идентичности, которая и так слабее этнокультурной.
Безусловно, большинство российских граждан не стремится к дезинтеграции страны и не будет сознательно поддерживать направленные на это идеи. Но тут-то и срабатывает механизм «религии по доверенности», позволяющий гражданину не голосовать в поддержку конкретной программы, но своей «доверенностью» неосознанно поддерживать религиозных деятелей в их общественно-политической активности. Так на основе всеобщего стремления к диалогу и разрешению конфликтов подрывается даже ныне существующее слабое гражданское единство, что обещает только более серьезные конфликты в будущем.
[1}Текст заявления в Следственный комитет // Сайт Фонда «Здравомыслие». 21 февраля 2011 // http://zdravomyslie.ru.
[2] Заседание президиума Госсовета о мерах по укреплению межнационального согласия // Сайт Президента РФ. 11 февраля 2011 // http://kremlin.ru/news/10312.
[3] Такое понимание траектории развития современной России разделяют в той или иной версии многие исследователи. См., например: Паин Э. Этнополитический маятник: динамика механизмы этнополитических процессов в постсоветской России. М., 2004.
[4] Karpov V. Desecularization: A Conceptual Framework // Journal of Church and State. 2010. Vol.52, №.2. P. 232-270.
[5] PM’s speech at Munich Security Conference // The official site of the Prime Minister's Office. 5 February 2011 // http://www.number10.gov.uk/news/speeches-and-transcripts/2011/02/pms-speech-at-munich-security-conference-60293.
[6] Davie G. Religion in Modern Europe: A Memory Mutates. Oxford, 2000.
[7] См. его принципиально важное выступление: Обращение Святейшего Патриарха Кирилла к жителям Пскова // Сайт РПЦ. 18 августа 2010 // http://www.patriarchia.ru/db/text/1253614.html.
[8] Церковная версия национализма более детально описана мной в контексте общей эволюции русского национализма в: Верховский А. Русское националистическое движение: 20 лет после Перестройки // Eurasian Review. 2010. Vol. 3 // http://www.evrazia.or.kr/review/01Verkhovskii.pdf.
[9] Расшифровка передачи «Судите сами» на 1 канале 17 февраля 2011 // Сайт 1 канала // http://www.1tv.ru/sprojects_edition/si5691/fi7757.
[10] Дубин Б. «Легкое бремя»: массовое православие в России в 1990–2000-х годов // Религиозные практики в современной России: Сборник статей / Под ред. К. Русселе, А. Агаджаняна. М., 2006. С. 69-88.
